...

Мы похожи с тобой так, что на тебе скоро проступят мои татуировки.

Я чертовски устала быть одна, но это привычная, переносимая усталость. В сотни раз нестерпимее мысль о том, что ты все еще один. Что у вас опять не клеится, не складывается; что вы снова друг друга дергаете за нитки, пришитые к сердцу, и с каждым новым болезненным толчком завязываетесь друг на друга все туже — не на основе тепла и помощи, а на базе нервов, бессонных ночей, истерик, метаний... Что за жуткая судьба у меня — каждый раз стоять за твоим плечом и смотреть, как вы втыкаете друг в друга иголки? Почему, за что я обречена вечно ощущать это сводящее с ума бессилие в моих, таких всемогущих, руках?

Я мечтаю дать тебе всё, о чем ты только можешь помыслить; не себя, а весь мир сложить к твоим ногам. Но ты не можешь принять этого от меня. Только от нее. И я не могу ее заставить.

Это бред. Единственное, что я могу — уйти. Печаль в том, что это слишком простой выход для меня...

..

Когда я съехала от тебя, я две недели не могла есть. Ничего, даже кусочка мяса или овощей. Я металась по Москве, стиснув зубы, и искала краску, электрику, шкафы — надо было собирать новое гнездо; ночами мы верстали книжку.

Я мечтала, что сдам материалы в печать, вытру строительную пыль с кровати, заберусь в нее, накроюсь одеялом и торжественно сдохну. Рассыплюсь от первой же минуты отдыха после этого дичайшего перенапряжения, как истлевший скелет.

Ты пришел, залез наверх, оглядел ряды лампочек и гирлянд, развешенных по свежевыкрашенным стенам и воскликнул истово "сука, я тебя ненавижу!" Выразил восхищение.

Ты принес мне столько боли. Ну какого черта я все еще порываюсь мысленно связывать наши жизни?

.

Я почти поверила, что обречена на тебя. Что я тебя заслуживаю, вот таким, какой ты есть — с постоянным отсутствием времени на меня, с грубым сексом по твоему требованию как единственному проявлению интереса; с навязшим в зубах, уже несмешным и не болезеннным "я тебя не люблю", со вспышками неконтролируемого и не связанного со мной гнева. Я была готова с этим смириться, я была готова считать это своей жизнью... О Господи. Да зачем?

Мне повезло. Мне везло всю жизнь и повезло сейчас.

Давай, утопись уже наконец в Соловье и уйди с моего пути.

last?

А ведь лошадь-то и впрямь сдохла.

Пора слезать.

Призраки

Кому-то наверняка дается это сразу. Грациозность, уверенность в себе, умение говорить и держаться на публике. Я ценю больше серых мышек, вырвавшихся вперед ценой грандиозной работы над собой. Может, оттого, что сама такая? Природные данные вызывают восхищение природой; искусственно выработанные навыки вызывают восхищение самим человеком, его характером. Ты же не веришь в настоящесть искусственного. Ты считаешь, что кое-какие навыки невозможно развить, если они не даны. Ты не считаешь любовь навыком. Ты считаешь ее причиной. Я — следствием. И потому — если даже я добьюсь тебя, ты никогда не будешь убежден до конца. Я всегда буду ждать твоего "ну, я же тебя не люблю", как проклятья. А ты до самого края жизни любое минутное уныние, неудачу, кризис ты будешь объяснять этим "я был не прав, я пошел на поводу у разума, когда надо было слушать сердце".

Забавно, что это меня так отрезвило. Я вдруг ощутила такую непередаваемую брезгливость от самой себя; от того, как низко я себя ценю и как мало прошу от того, кто должен быть средоточием моей силы, моим местом непрерывного восторга, радости, счастья. Всё казалось, что еще пара тысяч ведер, и работа будет закончена, и что-то случится — что-то хорошее, что разом повернет кран и на меня прольется какая-то манна... Не прольется. Это сформировавшийся стиль общения. Он не изменится. Да, мы можем сойтись и поменять мир. Ну а нужен ли мне этот мир ценой такого унижения? Этого "я тебя не люблю", даже сказанного один раз, было бы достаточно, чтобы разрушить все замки, которые можно было бы построить с помощью наших рук. А ты повторял его не единожды, и не дважды. Почему я тебя не слышала?

Я ругаю тебя за неспособность посмотреть чуть дальше кончика вставшего на кого-то члена, но не попала ли я в ту же самую ловушку? Откуда у меня эта маниакальность, эта страсть, это безумие, заставляющее ночами сжимать кулаки и скрипеть зубами? Это же уже не любовь. Это бессмысленная жажда обладания, потерявшая способность порадовать победой. Я добьюсь тебя — и что? Если (например) у нас будет ребенок, а тебя потянет к малолетке, то ты пойдешь с искренней верой, что это правильно — ведь зов же сердца. Зачем мне нужно вламываться в твою стройную систему ценностей и пытаться ее перекроить?

И ведь я давно поняла это, только ощутить никак не могла... Так не пора ли завязывать с погонями за призраками? Горько признавать, что я вылила столько бесценной воды в бочку без дна, но безмерно более глупо будет продолжать пытаться ее наполнить.

нет?

Моя тяга к тебе — это просто желание все контролировать? Безудержная жажда стабильности — знать, где я буду жить, с кем завтра буду спать, кто разделит со мной вложения в проект и будет тянуть его... И, конечно, невероятная ненависть к потерям этих тонких, неуловимых совпадений — настроения и мыслей, слов, дел, желаний. Ты говоришь, что ценишь это. Чушь. Если бы ты ЦЕНИЛ, то ставил бы их во главу угла. Их, а не "влюбленность". Но чего мне бояться? Половину этих перемигиваний, понимания с полуслова обеспечиваю я. Это моя заслуга — минимум наполовину. А это значит, мне остается лишь найти того, кто обеспечит оставшиеся 50%. Твоя любовь — лишь отражение тебя. Я вижу в тебе все те достоинства, за которые готова отдать жизнь, и ключевое слово тут "Я". Просто я умею любить. Это значит, что и с другим человеком я смогу.

К чему опять эти фразы? К тому, что ты "сделал ошибку, доверившись разуму". Ты ощущал неправильность этого лета, пытался все лето жить со мной — и не смог.

К тому, что ты опять чуть было не сделал Соловушке предложение. "Чуть было". Господи, и я в этом же бесполезном цикле.

Черт. Ладно. Еще одна последняя попытка, и я, кажется, действительно поверю, что ответ "нет".

Короткая вечность

Нельзя жить, назначив себе срок.

Жизнь на грани завершения этапа — губительно никчемна. Ты болтаешься, не в силах заставить себя заниматься привычными делами, не умея радоваться прежним радостям. Ты сам вырываешь себя из рутины и ставишь на границу неизвестности — и мозг, пытаясь сохранить целостность, платит тебе небрежением.

Если ты увольняешься через три месяца — эти три месяца ты не сможешь работать нормально. Ты мысленно будешь уже там. Словно центр тяжести выходит из тебя и выносится далеко вперед, вытягивая за собой. Если ты решил порвать с девушкой, то никакие ласки не удержат тебя здесь и сейчас — оставаясь с ней телом, ты всегда будешь витать в облаках. Если твой дом перестанет быть твоим очень скоро — ты не можешь делать в нем ремонт с таким же рвением, как если это твой дом.

Если берешься за что-то, ты должен быть готов к тому, что это ненадолго. Потому что вся наша жизнь учит нас этому: ничто не длится вечно, все заканчивается, причиняя боль.

Но если ты хочешь совершить что-то действительно великое, то за эти небольшие участки жизни ты должен браться так, словно ты с ними навсегда. И работа, и девушка, и дом — иначе нет смысла это начинать.

Я не могу ощущать Нору 2.0 домом. Я уже мысленно в Норе 3.0, и это чудовищно. Прости меня, дом. Я изменяю тебе.

P.S. Сделала запись, а вечером смотрела "Виноваты звезды". Удивительно, но популярный фильм, призванный быть соплевыжимательным, действительно доставил мне наслаждение. Он прекрасно снят, и снят как раз об этом — о том, что неважно, какой длины твоя вечность, если ты относишься к ней, как к данности. Пусть минут получилось мало — кто считает, если они были настоящими? Какая банальщина, огосподи. Выглядит так, будто я пишу это под травой. Уверена, если перечитаю, мне станет стыдно.

Полжизни за то, чтобы кто-то без капли раскаяния сказал мне: "Я люблю тебя. Уж извини". По крайней мере, мне есть кому сказать это — с точно той самой интонацией. Это дофига как немало.

Стихомышление

"Спите с теми кто снится" — прекрасная концепция, но к чему она приводит? На практике это попытка дотянуться до луны с ее обманчивым светом, опасная и глупая. "Моей огромной любви хватит нам двоим с головою" — тоже ничего версия, и тоже не работает. И привычка любить долго, невзирая на трудности — тупиковая ветвь, потому что долбишься в стену, которая того не стоит... Какие-то вообще романтические идеи имеют под собой реалистичную основу? Или все они приводят к идиотизму?

Успокоенность

Ты перестал болеть у меня.

Ушла жажда обладания и страсть, потребность знать каждую минуту, где и чем ты занят, физическая зависимость и тяга. Сошла на нет ревность; из головы будто вырезали ту часть, которую ты занимал. Нет желания влезать в твою переписку или нелепо приставать к тебе. Картинка, на которой мы старые вместе, много лет спустя, больше не мучает — и вообще не посещает. В ту горячечную ночь, когда я писала тебе и Соловью, из меня вышли последние силы и эмоции. Осталась нежность — и опустошенность.

Хорошая основа для чего-то нового.

Никого нельзя любить чрезмерно. Люди хрупкие, они для этого не предназначены. Обещаю, я не забуду этого в следующий раз.

Пустота

Результаты вскрытия

В общем, весьма классическая ситуация. Никакого права так поступать у меня не было, и лезть куда не просят, тоже — только гигантское желание, чтобы эта усталая загустевающая слизь превратилась в жизнь обратно. И кажется, сработало. Ну, а сейчас проверим, можно ли построить добрый мир на слезинке одного ребенка.

Карусель

Страшно, дрожат пальцы. Ты ведь можешь и не простить меня...

Я достаточно играла на чужом поле. На поле "может быть" и "давай попробуем". На полутонах и случайностях. Мы зашли в болото, все втроем — вязкое пластмассовое болото из моего сна, где кричи, ни кричи — нечему меняться. И боль — тягучая, привычная, в чем-то даже уютная. Смириться? Жить так месяцы и годы, ждать, смотреть, как "развивается" этот бред, раскачивая маятник снова и снова по известной амплитуде?

К чертям. Двадцать тонн тротилла под ваше болото, всю грязь в воздух, ошметки глубоководных гадких рыб по берегам. Пусть сейчас, а не потом; не ползком, медленно, "нетравматично", как-нибудь само-собой, а красивой, невыносимо-яркой мгновенной вспышкой. Променять призрачный шанс что-то устроить, повинуясь привычке — на свободу сыграть по-своему, заново бросить карты. Из сильных и ярких линий рождается шедевр, который никогда не слепить из вяленьких, трусливых и опасливых. А боль... Боль будет все равно, так не лучше ли купить на нее этот праздник непослушания? И кто кого мурыжит — кто жертва? Костик ли? Соловей ли? Я ли? Или мы все просто вращаемся в каком-то колесе без конца и без края, с единственной возможностью — соскочить совсем. Главное — помнить о справедливости и личной морали. Запах крови приносит опьянение — не поддаться, не стать зверем беспощадным в своей свободе.

Да, я написала Соловью, что выебу ее дрыном, если она не перестанет творить хуйню до того, как думать. И да, бомба рванула. Ждем дождик из кишок лягушек.

Не то

Ты ворочаешься наверху. Скоро заснешь. Еще недавно я закончила бы любую работу, просто выключила бы ее, только чтобы полежать рядом с тобой, почувствовать, как ты обнимаешь меня, засыпая. Сейчас — нет. Я с радостью думаю о том, что после этой съемки могу взять еще новую, совсем не начатую, и потянуть время. Вообще было бы неплохо лечь внизу, но во-первых, тут дует, а во-вторых, это будет как-то совсем уж нарочито. Касаться тебя не хочется; не хочется, чтобы меня касался ты.

Неужели это неизбежный маятник — каждый раз, когда ты начинаешь тянуться ко мне, я пытаюсь отпрянуть, и наоборот? Или просто я слишком хорошо слышу в этот раз все слова, которые ты бросаешь вскользь, походя: "проверься у гинеколога" ("я спал с ней, и она мне кое-что оставила"), "было бы неплохо устроить такую съемку" ("на память о ней"), "зря я не послушал сердце" ("надо было остаться с ней"). Я спокойна, черт, да я сто лет не была в таком ровном состоянии. Твои слова, как круто скатанные снежки, с глухим звуком удара бьющие в деревянную стену крепкой избы с уютным светом внутри. Я подготовилась к этой зиме. Я слышу тебя и больше не обманываюсь — да, тебе нужно мое тепло, мое внимание, мое мнение для тебя дорого. Но это значит ровно то, что значит. Не больше.

Неужели правда будет момент, когда я начну искать кого-то? Пока в это сложно поверить, но... я все чаще думаю, что это не то. Совсем не то, что мне нужно. Не те отношения. Они не изменятся. Ничего не меняется. Твой градус общения с Соловьем не меняется, и неважно, сколько раз и от кого она беременеет и посылает тебя. Твой градус общения со мной не меняется, и неважно, сколько раз я поймаю тебя, когда ты падаешь. У тебя сильное сердце, оно умеет любить вопреки и вопреки же не любить. Оно умеет не поддаваться ничьему влиянию. Ты молодец.

Мне нужно просто дышать. Глубоко и свободно. Еще долго-долго-долго, пока из моих легких не выйдешь весь ты.

Спячка

Снилось, что я — взрослый сын большого босса. Мы оба ездим на инвалидных креслах; редкая генетическая болезнь, парализующая ноги. Я езжу по "угодьям" нашей семьи, проверяю работу фабрик. Помню усталость в руках от постоянного катания колеса — я никому не позволяю возить себя, беру пример с отца. Помню фейерверк в честь моего приезда в одну из деревень. Праздник, шумный и немного бестолковый. Разговор со старейшиной — и какое-то случайное знакомство, сломавшее все мое представление о реальности. Оказывается, мой отец был в этой деревне! Мой настоящий отец. Его убили, утопили в реке, когда я был еще совсем маленьким. Ноги мне испортили после, это была сложная операция, а вовсе не игра природы. Никаких революций, никакого бойцовского духа — меня размазало ощущением, что вся моя жизнь была ложью. Характер очень далекий от меня; изнеженный, привыкший к блюдечку с голубой каемочкой; растерянность и жажда немедленно найти нового лидера, взамен лжеотцу... Сон не был неприятным, просто фильм о другой жизни.

Спать до часу дня и не высыпаться. Зимняя спячка, кажется, началась.

Вечер и утро

Меня так затапливает нежностью к тебе, что приходится сцеживать на всех, кто еще подвернется рядом. Забавно. Я бы с радостью разминала твое тело еще часа четыре, но это было бы слишком, поэтому очень кстати появились Темка и Джо. Труднее всего по утрам. Беспощадный утренний свет, беготня и заботы; я плохо переношу утро с чужими людьми, а по утрам ты чужой. Желание обладать захлестывает, вышибает какие-то перегородки в голове; если вечером я могу быть просто доброй феей, матерью Терезой, касающейся каждого кусочка твоей кожи с искренней любовью, то утром я становлюсь жесткой и расчетливой, и меня с ума сводит понимание, что ты не принадлежишь мне. Что ты сейчас уйдешь. Я держусь, держусь — но мне все сложнее не касаться тебя, не пытаться обнять или ударить — просто чтобы постоянно чувствовать твое присутствие. Мне нестерпима мысль, что скоро за тобой закроется дверь, и потому я хочу, чтобы это поскорее произошло.

Ночью я в очередной раз поняла, как мне нужен кто-то, кому я буду нужна. Кто будет готов придумывать для меня подарки и предугадывать желания. Костик методично выбивает из меня мою любовь, и рано или поздно добьется своего. Вот тогда и поговорим.

Интересно, хватило бы мне месяца в Мьянме, чтобы насытиться тобой?

SMS

Завтра ты приедешь ко мне, впервые за месяц. Чтобы сломать мое недавно наступившее спокойствие об свое тощее колено, очевидно. Я надеваю наушники (fleur — Камень), шагаю из дверей метро. На темный асфальт пушисто падает первый легкий и мокрый снег. Хочется написать тебе "береги себя". Хочется сказать: оденься тепле, будь осторожнее на дороге, пообедай...

Я достаю телефон, отвечаю "да".

Объединим блоги?

Пора спать. Ни одного мужчину не хочется даже обнимать, а оргазм стал физиологической функцией: почистить зубы, сходить в туалет, выпить воды, кончить, можно ложиться. Проще всего полистать тумблер: добавляешь /archive к адресу, и весь блог, многие годы, выстраивается мозаикой, успевай выхватывать. Гифок больше, чем картинок. Кликаешь на те, что ближе всего к ключевым словам, открываешь пошире. Можно уйти в тот блог, что перепостил эту картинку. И открыть там еще одну мозаику. Двух-трех обычно достаточно; мысли скручиваются в голове отрывками, тегами, ругательствами и приказами. "Анал, изнасилование, огромный, ремень, боль, порка, унижение, пощечина"... Но на пике оргазма голова становится гулко-пустой, а руки отбрасывают клавиатуру.

Я вспоминаю вспышкой: кухня, ты оборачиваешься от холодильника, глаза твои расширяются. Я бросаюсь к тебе и утыкаюсь лицом в плечо, стискиваю руки вокруг твоей талии так, будто меня будут отрывать силой, а я смогу сопротивляться. "Ты так ворвалась, я уж было подумал — вот сейчас тарелку поставлю, и будешь бить". Ты улыбаешься виновато и обнимаешь меня в ответ. Ты уйдешь наутро, уедешь в Крым. Мы оба это знаем. Мне больно, тебе больно...

Возбуждение подбирается ко мне весь вечер, а спадает за секунду-полторы. Четыре часа. Пора спать.

БГ VS жизнь

Если боишься терять, то ты ещё просто не нашел себя. Как найдёшь — успокоишься, потому что устройство жизни таково, что нам не принадлежит ничего, что можно потерять. Вор залезает в карман, старость крадет красоту, болезни — людей, даже звёзды скрываются за тучами, а мы так бессильны со всеми своими тюрьмами, законами, кремами, микстурами и телескопами. Бывает, что богатства возвращаются, люди вновь открывают глаза, а небо светлеет, но право собственности иллюзорно. Жизнь проста и прекрасна — она не даёт никаких обязательств и не имеет долгов.

Но ты здесь не с пустыми руками, в них живой груз — любовь. Она, как привязанные в детстве варежки, никогда не теряется, не проходит, не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

Борис Гребенщиков

С этим, наверное, как со смирением. У меня плохо получается смиряться, и еще хуже — принимать такие слова. Я боюсь терять. Я хочу каждую минуту быть со своими близкими. Я не умею принимать утраты и не вижу, какие плюсы получу, если научусь.

Я просто не умею не любить.

Зимнее обещание

Спокойная, деловитая осень. Квесты закрываются один за другим: чпок, чпок. Словно и не было этих метаний, неверия в себя; если посмотреть сверху, оттуда, где я сейчас, то кажется, будто я к этому и шла. И всегда знала, что дойду.

Моя тоска уменьшается, твоя — увеличивается. Может, однажды мы сравняемся?

Наверное, это первая зима за многие годы, которую я не боюсь. Самое плохое уже случилось, а хорошего впереди мне себе обещано немало.

Поживем — увидим. Главное — по-жи-вем.

Смешно. Тебя о моем дне рождении спрашивает Соловей; Нойза в гуглотолке о том же спрашивает Ашура. Как это все больно и глупо, что люди не могут просто подойти и спросить того, о чем они думают, увидеть своими глазами. Сбросить приличия, оставить обиды, формальности, этикет. Просто открыть дверь: как ты?

Под утро, когда мы курили с Кирришем, я сказала ему, что скучаю по ней. Впервые, пожалуй, мне есть кому сказать об этом честно. Стало немного легче. Мы приобретаем так много, а ценим почему-то только то, что утекает из пальцев. Вечный закон запоминания... Но разве я не ценю сейчас? Ироничную откровенность Грея, спокойную заботу Кирриша, молчаливое внимание Миха; то, как Кирилл из Питера восторженно перебирает мою музыку и Сережка-фотограф смешно уважительно пишет мне "Ты". То, что Ирис, именно занятая и серьезная Ирис предложила эту авантюру с ночной поездкой в Алтуфьево и что Нойз научился говорить со мной — устало, сердясь, но зато глубоко, как никогда. То, как Тиль крепко обнял меня в машине: "Спасибо, что позвала".

Нельзя избежать потерь. Можно только жить по собственной совести, и знать, что ты делал все правильно. Мих верит в равновесие и воздаяние; я лишь в спокойствие, когда знаешь, что сделал все, что мог.

Я постараюсь, чтобы всем, кто оказался рядом со мной, это время принесло пользу и тепло. Хоть немного. Я правда буду стараться. Мой дом будет самым теплым этой зимой.

День прощения рождения

Жаль, что я отталкиваю именно тех, кого выбираю. Ашура, Тиль, Эральд, Костик... Неужели между вершинами всегда должно быть расстояние? Или я настолько навязчива, что это непереносимо для людей с моим характером? Или есть какие-то еще минусы? Может, психолог права — не умею дружить, только хапать человека полностью?

Удивительно спокойный, ясный день — день моего рождения. Приятная, не утомительная работа. Деньги. Звонков и поздравлений немного, зато все от самых близких, искренние и нешумные. Я, кажется, немного свечусь — во всяком случае мне улыбаются все прохожие, на которых я останавливаю взгляд. Все кажется посильным и возможным. Даже то, что еще недавно казалось недостижимым. Например, что однажды я скажу "я люблю тебя"; и в этих словах больше не будет горечи. Это не будет значить: я хочу забрать тебя целиком. Это будет означать: приходи, если я смогу быть тебе чем-то полезна.

Хочется обнять тебя и защитить от всего, прикрыть телом. Чтобы ты никогда не грустил и не чувствовал себя обессиленным. Ничего, когда-нибудь я смогу это сделать.

В общении с Соловьем ты не можешь простить ее предательства. Крым, Володя, беременность... А в общении со мной ты не можешь простить себя. Забавно, что в садомазохических отношениях ненависть обычно вызывает не садист, а жертва. Жаль, что я не знаю, как тебе помочь.

Из-за тепла этой осени и правда есть ощущение, что я родилась заново.

Хах, "вновь"

И вот я снова не умерла.

Мы смеемся с Эдиком — дорого ли стоят такие открытия, начинающиеся со слов "вновь"? Когда уже наконец отложится этот опыт, твердое ощущение: такие вещи не убивают, даже если ощущаются, как смертельная рана.

Кризис кончился. Я отвоевываю себе свой мир обратно. То, что было до тебя и потом стало тобой; то, что я нашла во время нашего общения. Нет, я ничего тебе не отдам. Машина — это больше не ты; Мара больше не ты. Не ты эти ремонты и Леруа Мерлен. Это моя жизнь и мои вещи. Я выгоняю тебя из закоулков памяти, заставляю себя снова и снова жить поверх, наслаивать, как в акварели — чтобы получить другой цвет, чтобы наконец-то ощутить другую жизнь в тех нотах, что всегда насвистывал только ты.

Никого не следует любить чрезмерно. Так устроен мир. Окей, постараюсь усвоить этот урок.

Боль

Давно не ощущала себя так паршиво. Два дня черной истерики — это были, конечно, предвестники месячных. Сколько себя помню, эти дни приносили наслаждение — потом, когда боль отступает, краски сразу кажутся ослепительно-яркими, а звуки соблазнительными. Надо только пережить это опустошение, эмоциональную и физическую немощь, будто разом обрушивающуюся на меня старость. Шаркающий шаг — еще с утра удавалось держать его танцующим, легким, отстукивающим болезненный, но все же четкий ритм; к вечеру осталось лишь упрямое желание дойти самой, на своих ногах, до того места, где можно лечь. Привычная с детства пытка. Фильм про Люси, которой взрезали живот, чтобы вставить туда килограмм наркотиков, был с эффектом присутствия; меня мутило от кровопотери и аутентично скручивало от собственной дыры в животе.

Ванная все еще ослепительно-белая. Какими четкими становятся все детали в момент такого напряжения — немного похоже на ЛСД, боль тоже заставляет тебя отбросить все лишнее, сосредоточиться на какой-то детали. Например, на красных густых каплях, падающих в воду. Они всегда выливаются массой, щедрыми горстями. Сгустки невероятно красивого цвета, вода быстро сбивает с них кровь, оставляя лишь пушистые обломки моей собственной плоти. Почему-то сегодня подумалось, что из какого-нибудь кусочка вполне мог бы получиться ребенок. Твой ребенок. Наш ребенок. Интересно, что испытывает женщина во время выкидыша? Что чувствовала Соловей? Тело всегда жестоко наказывает за то, что и в этом месяце ты не дала ему выполнить его предназначение.

Полцарства за раба. Чтобы теплые руки подняли меня со дна теплой ванны, где я, свернувшись комочком, разглядываю вытекающую из меня кровь. Чтобы расстелили постель, растерли меня махровым полотенцем, сделали массаж прямо по сведенным болью мышцам. Размяли ноющие ноги, помогли разогнуться плечам, погладили стиснутые до ногтевых следов кулаки, помогая им расслабиться в ладони. Чтобы просто кто-то посидел рядом, испытывая молчаливую любовь ко мне — любовь не потому что я достигла, могу, умею, представляю... У каждого из нас в детстве был такой раб, сторожащий сон у кроватки с балдахином. Кто-то бесконечно могущественный и сильный, складывающий всю свою власть к твоим крошечным ножкам...

Мой мужчина всегда будет помнить про эти два жутких дня. Всего два дня в месяц, когда я не буду ничего решать. Два дня, когда я буду маленьким, поскуливающим от холода лисенком.

Я — огонь, страсть, пламя... Я питаюсь от солнца, а его все меньше. И все меньше у меня сил. Скоро будет впору приносить кровавые жертвы своему ускользающему богу. Впрочем, крови сейчас, кажется, достаточно...

Я боюсь брать кружку в руку. Мне кажется, я стисну ее так, что сомну керамику, как бумагу.

"Нет".

Первое слово, возникающее в моей голове следом за машинально произнесенным твоим именем — "Нет".

Ты говоришь мне "нет", я говорю себе "нет". Я кричу на себя и заставляю себя думать о чем-то другом, но стоит только отвлечься, и сознание подбрасывает мне твое имя, и следом за ним — жесткий блок.

Клянусь, я научусь не думать о тебе.

Иногда в полусне я касаюсь своей ладони пальцами другой руки, и тут же просыпаюсь, отдергивая руку, будто коснулась открытого огня. Я помню каждый из тех раз, когда ты сплетал свои пальцы с моими, от самого первого, в палатке. Ты издевался надо мной, вкладывая ладонь в ладонь в виде насмешки, ты отдергивал свою руку, если я пыталась сделать этот жест. Знак единения — символ боли, унижения, бессильной ярости. Я заставляю себя помнить об этом. Заставляю не забывать чудовищное, невыносимое чувство ненужности, которое постоянно сопутствовало мне во время нашей "совместной" жизни. Замыкаю воспоминания на пустоте и холоде, ощущении бесполезности любых, даже самых ярких шагов. На бездонной засасывающей все силы дыре, в которую ты для меня превратился за этот год.

Я заставляю себя держать в голове всё это и не пытаться налаживать какие-то нелепые контакты. Ничего не изменится. Правила этой игры не поменяются. Значит, нужно менять игру.

Кисель и пламень

Смешная. Уверенная в себе, обученная, даже с опытом — и все равно немного ограниченная. Или это мой юношеский максимализм? Все же ей удалось наскрести достаточно, чтобы зацепить меня. Я начала копать историю своей семьи, которой никогда не интересовалась. Начала понимать, за что можно уважать отца. Захотела научиться его уважать — разве этого мало? Смешно, я шла по его пути — пыталась.

У отца центр "тяжести" был в себе. Он никуда не спешил. Много и с наслаждением спал. Так и не научился интересоваться карьерой и желать хоть чего-то, что выходит за рамки комфорта. Он прожил счастливую жизнь, обтекая возникающие препятствия с грацией медленно стекающего киселя — незаметно для самого себя. В этом тоже есть своя особенная сила. Мама словно всегда бежала за собственной тенью. Преграды она не замечала по другой причине — она бросалась на них, как бык на красную тряпку, и они неизменно уступали, оставляя ей лишь чувство неудовлетворенности. Кажется, она жалеет, что за всю жизнь так и не встретила достойного соперника. Как им удалось прожить жизнь вместе, при настолько различных ценностях? Но ведь у них было то, что их объединяло — любовь к жизни. Ни один из них никогда не делал того, что ему не хотелось — каждый на свой лад, но и папа, и мама всегда, всю жизнь следовали только своим желаниям. За это я уважаю их обоих. Но это не приближает меня к разгадке — как? Как жить с не себе подобным? Как быть настолько снисходительным к чуждому образу жизни, к чуждому способу решения всех задач?

Когда я ехала в Индию, я собиралась научиться мыслить, как папа. Мне казалось, я просижу пару недель в позе лотоса и сразу пойму, как можно черпать из реки его силы. У меня никогда не было проблем с тем, чтобы получать энергию от мамы — я горю тем же огнем, я однозначно ее породы. От папы у меня только способность спать любое количество часов в сутках, много дней подряд. Прошло меньше трех месяцев пути, и я снова загорелась, снова пошла по маминому способу решения вопросов. "Я добьюсь, я пробьюсь..." — и с таким настроем я вернулась домой. И добилась. И ощутила всю горечь поражения при полной формальной победе... Индия не изменила меня. Она дала мне новые ориентиры, да — но стала ли я им следовать? Едва ли.

Получится ли теперь, когда я не ограничена во времени и не связана никем, довести начатое до конца? Я живу размеренной жизнью. Размеренной мной самой, расчерченной рваным ритмом — иногда двое суток работы, а порой два дня в одном с перерывом на сладкий сон... Я живу ту жизнь, которую хочу. В этом я хотя бы похожа на своих родителей. Смогу ли я когда-нибудь воспользоваться той, второй частью себя? Стать гармоничным целым, включающим в себя и материнскую, и отцовскую стороны? Ох, сомневаюсь... мамино шило в заднице, знаете ли, не оставляет шанса, что папина философия студня там задержится.

I believe.

I believe in that the stars keep shining all through the night I believe if we just keep trying, it will be alright I believe that someday we’re gonna find our way And I believe in a beautiful day I believe in lovers walking side by side I believe that someday we’ll be satisfied I believe the angels listen, God hears us pray And I believe in a beautiful day Yeah, I believe it’s gonna work out ok But not for me and not for you I believe, I believe, I believe, I believe I believe there’s an answer waiting when the day is done I believe if you just keep searching, you’ll find someone I believe that you and I just lost our way And I believe in a beautiful day I still believe in a beautiful day But not for me and not for you I know you tried, I tried too Sometimes all our dreams just don’t come true I believe, I believe, I believe, I believe Beautiful day…

Я верю в то, что звезды продолжат сиять ночью Я верю, что если мы продолжим пытаться — все будет хорошо Я верю, что однажды мы найдем наш путь И я верю в прекрасный день Я верю во влюбленных, идущих рука об руку Я верю, что однажды мы будем довольны Я верю, что ангелы слушают, Бог слышит наши молитвы И я верю в прекрасный день Да, я верю, что однажды это сработает. Но не для тебя и не для меня Я верю, я верю, я верю... Я верю, где-то там ответ ждет конца дней Я верю, что если продолжать искать — ты найдешь кого-нибудь Я верю, что ты и я потеряли свой путь И я верю в прекрасный день. Да, я верю, что однажды это сработает. Я все еще верю в прекрасный день Но не для меня и не для тебя Я знаю — ты старался, я тоже старалась Иногда все наши мечты просто не становятся явью Я верю, я верю, я верю... Прекрасный день...

Предзима

Я научилась брать измором интровертов и ставить общительных людей на место молчанием и не-объяснением. Прошла привычка всем и каждому выворачивать душу до донышка, пытаясь как можно точнее донести то, что происходит внутри. В конце концов, кому какое дело. Я в очередной вылиняла — или просто завершила то, что не успела в прошлом, после Вальки? Я все еще ищу людей — зачем? Я едва касаюсь взглядом человека и снова убеждаюсь, что он не тот, на что мне хотелось бы тратить время. Самая дрянная книжка дает больше, чем пустой человек — нет, скорее берет меньше. С каких пор я стала экономить силы? Наверное, когда стала безразлична к результату. Очень и очень немногие встречи становятся действительно важными и значимыми. Чем выше ты поднимаешься, тем меньшее количество вершин оказывается на одном уровне с тобой или выше тебя — и тем дальше они отстоят от тебя... Одиночество. Одиночество при огромном количестве окружающих меня людей.

Ну что ж, я переживу и эту зиму тоже.

Работа

Наброски. Я представляла их совсем иначе.

Атмосферы уютного кафе, как у СК, нет и в помине. Это четыре часа нечеловеческого напряжения и внимания. Модель сидит неподвижно не больше 5 минут, а иногда — всего три, или даже одну. За это время нужно успеть. "Время!" — новая поза. "Время!" — еще одна. Нет ни секунды, чтобы выдохнуть; какими нелепыми теперь кажутся страхи, что кто-то будет заглядывать через плечо, сравнивать... Нет на это ни сил, ни времени. Работать. Работать. Работать. Быстрее. Взгляд. Штрих. Перечеркнуть, заново. Штрих. Линия. Точка — нет, вру, не отсюда. Стереть быстрым движением. Провести снова, и опять...

Как же это чертовски правильно. Ритм нового полугодия. Быстрее. Еще быстрее. Работать!

Прочитала у Ремарка фразу про "коровье счастье". О нем, о несбыточном мещанском быте, говорила пара из военной Германии — ежедневные бомбежки, сжигающие людей заживо, тысячи смертей на фронте, концлагеря для инакомыслящих, доносы, расправы, пытки... Ну да. Видимо, судьба и мне не дает "коровьего счастья". Только неудержимый огонь работы, опаляющий, неистовый.

Я смогу.

Болевые точки

Психолог обычно работает мягко. Она — красиво увядающая женщина с плавными движениями и тихим, вкрадчивым голосом. Но нередко она дожимает какие-то болевые точки, пока не увидит результат. Кажется, она тщеславна — или же я сама приучила ее к бОльшему, как и всех моих друзей; к тому, что я буду неудовлетворена, если сессия пройдет, не встретив сопротивления, не найдя ни одного узла, переполненного отчаянием.

Под ее вопросами я вдруг осознала, что действительно не могу вспомнить ни одной ситуации, когда бы отец обращался прямо ко мне. Естественно, он разговаривал со мной, но ни одного прямого обращения память не сохранила. Как он звал меня по имени? Обнимал ли когда-нибудь? Не помню.

"Попытайтесь представить, что он говорит вам — доченька, я люблю тебя".

Я пыталась, и это был худший день за последние недели. Чем-то еще? Именно этим ли? Меня сплющило, придавило, как многотонным камнем. Спала на удивление плохо, меня лихорадило. Наутро, почти не приходя в сознание, я написала Костику, что не хочу больше встречаться. Днем несколько раз перечитывала сообщения и пыталась уточнить — и каждый раз стирала. Нечего тут уточнить. Все правильно. Как это связано? Наверное, никак. Или может просто хватит в моей жизни тех, кто ко мне равнодушен?

Ужасно гнетет отсутствие денег. Планы есть, ресурса на реализацию нет. И хвостов по книге еще с десяток — мелких, понятно, но даже этикетки на флешки надо кому-то наклеить. А сначала распечатать. А до этого — придумать и нарисовать. И это только одна линия. Нельзя просрочить. К середине октября должно быть готово ВСЁ, чтобы полиграфия открыток и календаря не задержала презентацию... А денег нет даже на мороженое. В кармане 24 рубля, еще сотня отложена на завтрашние наброски... Когда я уже позврослею?!

Тихая гавань

Мне нравится чинить карандаши ножом. Нравятся запах грифельного порошка и чувство грубости, которое возникает от карандаша, выправленного без помощи точилки. Нравится смотреть, как акварель послушно смешивается в палитре — я ведь правда понимаю, как сделать чистый фиолетовый или густой-зеленый, и зачем нужно столько оттенков банальной охры. Люблю построения — даже тогда, когда руки не слушаются и чертят вкривь. Люблю саму атмосферу маленького заляпанного кабинета, в котором некрупный в целом Сергей Константинович выглядит мамонтом в телефонной будке. Наш чай, за которым девочки из колледжа всегда стараются выспросить банальное; люблю сидеть на полу и молчать в чашку с горячим чаем, таская изредка со стола кусочек печенья или шоколада. Люблю бежать на автобус в темноте, и сворачивать с облегчением за угол метро — на сегодня всё, никаких дел, нос в книжку и два часа счастья. А через два часа — вообще неслыханная роскошь, моя собственная постель...

Люблю то чувство спокойствия и уверенности, которым неизменно накрывает в середине каждого урока. Какой бы усталой, умирающей от боли, от жалости к себе, от одиночества я ни пришла туда — руки находят карандаш, прикнопливают бумагу к мольберту, и запрещают эмоциям вмешиваться. Господи. Спасибо за эту передышку.

Общего назначения

Этот дневник тебе читать просто некогда, поэтому я напишу сюда то, что не могу сказать тебе.

Я не откажусь от тебя и буду искать другие способы. Если есть где-то моя пара, тварь моего вида — то это ты, и я не представляю, где мне искать другую.

А главное — зачем.

Аналогии

Вроде бы детективы, а не мелодраматичные романчики, а все время узнаю себя в Агате Кристи.

Один мужчина, респектабельный успешный врач, три женщины. Красотка из прошлого, Вероника — звезда, актриса, требующая максимум внимания, привыкшая получать то, что ей захотелось. Джон сбежал от нее. Генриетта, умная, самодостаточная, скульптор с великим даром, всегда раздражающая его самостоятельностью и способностью ускользнуть в мир недоступного. Прекрасная собеседница, единственная, кто его понимает. Джон дружит с ней и ревнует ее даже к ее работе. Герда, неловкая, покорная, некрасивая мышка, вечно мучительно сомневающаяся в правильности своих действий, любящая Джона до безумия — Джон женился на ней и тиранит ее.

Я — все три эти составляющие. Каким же будет твой выбор?

Непоследовательно, я знаю

Проблема в том, что я оплакивала не прошлое, как обычно делается после разрыва, а будущее. В прошлом мы были друзьями, и жили рядом друзьями, и безумный секс у нас был — дружеским. Я не жалею о пройденных приключениях — и будет еще масса, и с ним, и в одиночку. Но ты так и не позволил себе попробовать — жить не рядом со мной, а вместе со мной. И вот это — жаль.

Выдохнули

Интересно наблюдать, как мои любимые обтесывают, шлифуют меня. Лешка заложил основы личности, вырастил меня из детства. Ашура научила всему женственному, что есть во мне. Эральд, как ни забавно, оказался абсолютно бесполезным. А Костик... Костик дал своей удачливости и веры в себя. И впервые я ощущаю себя достаточно сильной и смелой, чтобы жить одной. Я всегда могла это; в одиночестве нет никакого особенного фокуса, но это была бы обычная жизнь, не примечательная ничем. Всегда чего-то не хватало — денег, уверенности, сил — чтобы самой сделать ее НАСТОЯЩЕЙ, такой, какая она должна быть. Теперь все получится.

Окштейн сказал, глядя на меня: ты еще не знаешь, что такое любовь. Я кручу "Привет, пока" Серебряной свадьбы кругами, раз за разом — все опять кувырком, а я остаюсь дурак дураком... Начинаем опять с нуля.

Что ж. Учи меня, моя судьба, шлифуй, и не слушай моих жалоб. Я выдержу. Я хочу дотянуться до всех звезд, что мне суждены.

Перелом

Наверное, мне нужен мудрец. Старый, сильный, проницательный. Тот, что обнимет меня и скажет: тому, что должно случиться, невозможно помешать, равно как и сложно помочь. Живи. Научись владеть не собой, а каждым мгновением, в которое тебе довелось счастье дышать. Все, о чем ты суетишься сейчас — пустое, оно придет само в свой срок...

И я поверю в его мудрость, и эта сладкая ложь успокоит меня и придаст сил и уверенности. Я отдохну, и тогда гордыня снова возьмет верх, и я снова буду грызть цемент, роя свой путь.

Самое смешное, что я написала этот абзац пару дней назад. А сегодня — сходила к Окштейну. Но еще до того, как я зашла в его уютную конуру в подвале "Интеллектуала", весь шевелящийся, стрекочущий на все лады свечками и гекконами, я ощутила спокойствие. И он не сказал мне ничего нового.

"Зачем ты пытаешься управлять тем, что само собой ценно? Если у ваших отношений есть будущее — прекрасно, оно найдет тебя". Почти дословное повторение моих мыслей. Забавно, когда я издевательски писала этот абзац, они не подействовали. А из его уст почему-то сработало.

Впервые за три недели мне спокойно.

Вера

Внезапно с очевидной четкостью поняла, как люди приходят к Богу. Тому самому, Всеблагому и Всепрощающему.

Вот тебе плохо, плохо, плохо. И выхода нет, и соломоновские доводы, мол, все пройдет, не помогают. И тогда ты начинаешь верить, что хорошему человеку поможет Провидение. Или старик-Христос, или Будда. Подхватит на руки и прикроет. Только надо быть хорошим — каждый сам решает, как. Добрым и честным, самоотреченным, трудолюбивым — или наоборот, кровавые молебны возносить вовремя; так ли уж важно? Лишь бы уверенность, что всемогущий союзник останется доволен.

И самое забавное — это и впрямь работает. Становится легче, и жизнь налаживается. Потому что за этими намазами мы поклоняемся главному Богу — Времени. А оно всегда внимает людским молитвам.

Лабиринт

Я хожу крошечными кругами, натыкаясь на одну и ту же преграду. Как привязанная за ногу птица — беру разбег и на самом взлете падаю, ломая крылья, вкровь сбивая лапы, не в силах оборвать перевязь. Твержу себе — я могу и без тебя, я иду своей дорогой! — и каждый раз, едва сделаю пару шагов, закрываю лицо руками и плачу. Ты — лучшее, что было в моей жизни. Я не верю, не верю, не верю, что это все было случайностью и не должно иметь продолжения...

Из этого лабиринта должен быть выход! Не бросить все в сердцах, а распутать загадку. Не улететь, а остаться. Царь, назначь выкуп, скажи, какой подвиг совершить! Я согласна заранее на все. На одиночество и боль, на километры трудных дорог. Согласна меняться, расти, тянуться... только не на отступление.

Единственное, на что я не готова — это оставить тебя.

Дорога

Когда я разводилась, мне было нечеловечески плохо. Страшно, больно, одиноко. Мне казалось, что рухнули стены привычного, обжитого дома, и я осталась один на один с непогодой — без навыков выживания в этом мире. Прошло время, боль потери притупилась, и я начала отмечать массу плюсов своей свободы. Мещанский уют сменился способностью обжить любой стог, любое поле. Я с радостью бросалась на каждое встречное приключение, и научилась ценить свою новую жизнь. Я нашла свой путь и не жалела о потерянном.

На этом пути я встретила и потеряла тебя. И эта потеря — совсем иного рода. Мы шли вместе, пусть и недолго, и ты покорил меня своей легкостью и силой, своей беспечностью и мудростью. Казалось, никто на свете не может так беспечно не задумываться о будущем, так смело бросаться в авантюры — и не быть наказанным богами за наглость. Ты — мог. Ты Бог ремесел и путешествий...

Теперь я снова одна. Дорога передо мной та же, едва ли я буду ее менять. Но тебя, неутомимого, веселого генератора идей и верного помощника в любых моих безумствах, рядом не будет. Возможно, я встречу кого-то на своей дороге дальше; может быть и нет.

Я растеряно стою в тени одного из деревьев, и дорога убегает в золотистые холмы, летняя, теплая, беззаботная, как и прежде.

Наотмашь

Уходя, ты забираешь из меня кости.

Как только за тобой закрывается дверь — машины, лифта, подземного перехода — я оседаю на пол мягким соломенным мешком, там, где стояла минуту назад, непринужденно взмахнув тебе рукой на прощание. Никаких сил, желаний, чувств, мыслей, памяти. Абсолютное отсутствие мотивации — не жить даже, просто приподнять голову с жесткого ледяного пола. Полчаса, час. Было бы так здорово не вставать вообще. У меня все так хорошо; я так горжусь тем, что могу быть чертовски эффективной, даже глядя на мир из черного колодца. Я строю невероятно красивый дом. Я общаюсь и улыбаюсь, я дышу каждый день — это дьявольское достижение.

А потом приходишь ты. Вконтакт. И шлешь мне картинку, где рука пытается удержать призрачную, ускользающую руку.

Каждый раз, после того, как ты размахиваешься и бьешь меня под дых ногой, я нахожу в себе силы подняться — чтобы ты мог проделать это еще раз.

Это правда доставляет тебе такое удовольствие?

Отчаяние

Ток-ток-ток. Ночь, фонари, легкий дождь. Я дойду. Дойду.

Мы достали коробки из жуткой квартиры на павелецкой (Мих сказал, что давно не бывал в настолько неприятных местах) и оттащили их на одиннадцатый этаж Алтуфьево. Утром выкрасили половину комнаты. Днем — переезд. Вечером — электрика. Ночью будет книга, надо только дойти.

Три дня. Книга. Переезд. Вождение. Ремонт. Я смогу. Я справлюсь.

Гриб написал: "надеюсь, ко вторнику ты закончишь, СОВСЕМ". Да. Я все сделаю. Пожалуйста, только не дави на меня. Я на краю, на грани; я сама себя поставила на это положение; я сама нагромоздила себе дел, которые нужно разобрать немедленно, прямо сейчас. Я думала, что так будет проще не замечать тоску, но она никуда не уходит, она глодает меня изнутри. Сегодня, оглядывая руины с десятком начатых и незавершенных дел, я бы испытала настоящее отчаяние, если бы у меня остались на него силы. Я одна, ОДНА, опять. И никакие временные напарники не помогают, и не в кого уткнуться и отдохнуть, хотя бы на пару минут ощутить, что не нужно ничего делать, не нужно решать десятки задач и воодушевлять всех.

Но сил на отчаяние нет. А значит — топ-топ-топ. Ты дойдешь. Закончишь книгу. И наутро поедешь работать.

Топ-топ-топ...

Переезд - завтра

Бежать, бежать, бежать, бежать. Только не останавливаться, не задумываться, не вспоминать. Падать в подушку к ночи; скидывать одеяло поутру — с моей верхней полки через незашторенное, голое окно виден рассвет над Москвой с одиннадцатого этажа, это невероятно красиво. Смеяться с друзьями, дергать ниточки, помнить обо всех делах и придумывать себе каждый день еще тысячу. Врешь. Не возьмешь.

Тело, кажется, отключило все эмоции железным занавесом. Голод я ощущаю, как аналитический сигнал: прошло больше четырех часов, пополните запас углеводов. Нет ни малейшей разницы, что есть; нет никакого дела до того, сколько я съедаю. Неуверенно беру средние порции — кажется, этого должно хватить? В магазине, когда Нойз выбирает себе деликатесы на вечер, брожу с апатией — даже за чужой счет, в подарок, не могу придумать, что бы такого пожелать. Вот это новость.

Это так чудовищно удивительно, что ты считаешь, будто выбор можно отложить. "Давай попробуем пожить вместе" — то есть, немного, не всерьез, и если надоест, всегда можно разойтись. "Давай попробуем пожить отдельно" — а если увидим, что так хуже, сойдемся обратно. Ты прыгаешь, пытаясь все еще удержать ногу на том берегу. Ты никак не можешь поверить, что дорога всегда идет вперед. И если ты выбрал — налево, а на следующем перекрестке — направо, то это вовсе не та же дорога, что направо изначально. Ничего нельзя вернуть. Ничего нельзя "откатить".

Но всегда можно начать еще раз.

Бог есть любовь

Вопрос о том, существует ли любовь, сродни тому, есть ли на свете Бог. Тот, кто считает себя просвещенным, современным человеком не может всерьез утверждать, что наверху сидит старик, который низвергнул нас за то, что мы вкусили плода познания, а после послал к нам сына, чтобы мы убили его и ели его плоть каждое воскресенье, приходя к причастию. Однако ни один человек, претендующий на духовность, не посмеет быть атеистом. История полна парадоксов — ученые, державшие в руках человеческое сердце (и убедительно доказывающие, что в теле нет места субстанции по имени "душа"), чаще других оказываются истинно верующими.

Говорить о любви, как о волшебном даре, который или есть, или нет, так же нелепо, как биться головой о храмовые плиты, вымаливая дождя на свои посевы. Любовь существует, и она прекрасна. Но не надо думать, будто она решит за тебя все проблемы.

Проблески выздоровления

Средство от любви целителя Авиценны чрезвычайно просто: позвать злоязыких бабок и очернять предмет любви перед пораженным. Особенно удобно, когда предмет еще и помогает, делая неприятные вещи прямо перед изумленными глазами пострадавшего. Вот например, насколько лучше мне стало, стоило Костику уехать ровно на тот период, когда мне нужна его помощь. Назвала про себя сволочью и занялась своими делами.

Но уже немного раздражает, с какой готовностью люди привыкают к чудесам. Переезд за три дня, ремонт за два — и теперь, когда мне надо подождать пару дней для следующего рывка, чтобы собраться с силами, это уже "чрезвычайно печально". Ребята, где вы вообще видели такие скорости?!

Давно замечала, что ярость с конкретной точкой приложения — самая продуктивная часть моего арсенала эмоций.

И как же замечательно иметь короткую память! Еще немного, и, кажется, я смогу по-настоящему погрузиться в работу. Главное, чтобы она не иссякала — иначе бессонница со всеми вытекающими последствиями обеспечена.

Отдых?

Я бы очень хотела постареть прямо сейчас.

Стать румяной, дородной теткой, со слегка увядшей улыбкой, с рутинной, налаженной жизнью. Со взрослыми, уже не тревожащими детьми, с известностью, с богатым, ярким прошлым, которое интересно и не больно вспоминать. С разлуками, встречами, удивительными совпадениями, книгами и путешествиями, чудовищными падениями и невероятными прозрениями. Теткой, прожившей длиннющую жизнь, наполненную всеми эмоциями, которые только могут выпасть на долю человека.

Кажется, я правда устала жить посреди постоянного смерча, в котором картинки сменяются в течение дня, одна другой напряженнее. Мне нужен отдых, отдых — но где его взять?

Очень смешной постик

Утро, книга. На столе привычный стакан воды. Теперь везде, где я нахожусь подолгу, я ставлю воду — единственное, что беспрепятственно могу принимать внутрь. От недельной голодовки слегка шатает, но никаких неприятных ощущений нет. Тело просто решило, что есть ему больше не нужно. Лучше бы меня спросило!

Вчера ночью вдруг захотела аскорбинки и запаниковала. Тошнота, отсутствие аппетита, странные пристрастия — я ломанулась в ночную аптеку. Запрос "Тест на беременность, пожалуйста... и аскорбинки!" в два часа должен был ужасно порадовать фармаколога.

Я шла домой, болтала с Нойзом о какой-то ерунде, а сама просчитывала вилку: Тайланд? Вьетнам? Индия? На карточке есть три сотни. Если аккуратно, то насколько хватит? Смогу ли я с ребенком обращаться правильно? И осознала, что две полоски станут могильным холмиком нашего общения. Я не смогу с тобой даже разговаривать. Ребенок, пожалуй, единственное, что на самом деле поставило бы крест на моей мечте быть с тобой. Я бы никогда не смирилась с тем, что ты пришел ко мне из чувства долга.

Конечно, ничего, все нормально. Я просто истеричка, которая не может есть, никакого ребенка.

Жилое

К вечеру полнокровного, длинного дня меня выключает. Днем все обычно, нормально, привычно — разве что есть я так и не научилась. Смешно, вот, оказывается, как становятся вегетарианцами. Перехватываю фрукты — от них не тошнит. Остальное вызывает омерзение. Пара ложек любого блюда — и я больше не могу.

А к ночи в какой-то момент вдруг перехватывает горло. В этот момент больше всего хочется сползти по стенке, прислонить лоб к коленям, укрыться плечом — и ничего не делать. Не двигаться, не шевелиться, не дышать. Стать холодной черной водой, которая медленно впитывается в зеленый мох. Которой не нужно никуда идти, формулировать свои мысли и отвечать что-то людям...

Мне просто нужен угол, чтобы отлежаться. Чтобы можно было молчать. Я мечтаю сдать книгу и зарыться в свой уютный ковер — а вместо этого обиваю пороги друзей с просьбой приютить, а потом гоняю чаи и веду светские беседы на кухнях. Для того, чтобы уехать, нужен повод. Повод и место. Боженька, дай знак, а?

Обо мне внезапно. Спасибо.

"В ходе ночных промоканий внезапно обнаружил, почему ты вызываешь странное чувство непохожести на совершенно всех других людей, которых я встречал прежде, хоть и разномастных странных личностей хватало с избытком. Хочу поделиться.

Я видел в жизни достаточное количество людей, с которыми легко. Что общаться, что вести дела, да и даже просто молчать рядом. Но человека, который своим незримым присутствием может сделать лёгким другого — встречаю впервые. Я что в первый раз с тобой общался, что все остальные — каждый раз наблюдаю удивительный эффект. Стоит перемолвиться с тобой парой слов и самому становится удивительно легко. Не знаю, как ты это делаешь, но это прекрасно."

Слова

Знаешь, а я ведь поймала себя на том, что говорю точно как Ксю. "Блядь, отвали! Нет, сначала принеси!"

Хочется показать, что я могу так говорить и не испытывать боли (потому что на самом деле рвутся слова "пожалуйста, обними меня"). Хочется причинить тебе боль. Заставить поверить, что роли поменялись, и я уже могу быть легкой и делать что захочу, а ты смиришься с любым обращением (потому что на самом деле все наоборот). Хочется хотя бы чуть-чуть компенсировать себе ту боль, с которой я мирюсь все это время.

И человек, который поглядит со стороны, скажет: как она его мучает! Как гоняет! Какими словами обзывает! Смешно.

Последний день на Щелковской

Никогда не любила эту квартиру. В тот первый день, зимой, когда я сюда приехала; тот Новый год — истеричный, надрывный, где у каждого были свои мысли и свои тайны, и каждый из десяти человек поднимал бокал за что-то свое... Это было похоже на вечер перед убийством из детективного романа, а не на праздник; напряжение нарастало и вылилось в наш отъезд в Аргентину, в которой все стало еще сложнее... Потом ты жил тут с Соловушкой. Потом приехала я...

Первый этаж, из окна видно заплеванный асфальт перед скамейками. Душно, почти всегда чудовищно душно... Может, дело не в воздухе?

Эта квартира похожа на тебя. Словно слепок с души. Половина — модно, очень дорого отремонтированная богатым, циничным братом. Запертая неприкосновенная коллекция дорогущего алкоголя в шкафу, десятки, сотни бутылок. Дорогой хамон в холодильнике и специальная машинка для того, чтобы его нарезать. Шкафчики с доводчиками, мягко опускающими крышки. Стол со стеклянной столешницей... В другой половине — добрые старые бабушкины вещи, которые нельзя выбросить. Пианино. Кукла, заклееная скотчем. Балконная дверь с обломанными ручками, крашенная сорок раз белой краской. Конечно, ковер. Кровать из Икеи, но выглядит так, будто тоже старая.

И картина, которую написала Соловей. Жуткая фиолетовая дыра с разводами, хищная мандала. Она стоит, занавешанная тряпкой; каждый раз, натыкаясь на нее, я вздрагивала. Ее нельзя трогать.

В твоей душе мне тоже ничего нельзя трогать. Там есть какие-то области хлама, есть что-то прозрачное, расчетливое и циничное; есть Соловей. Эти пласты невозможно объединить в цельную личность, потому что нельзя предсказать, в какой именно части ты сейчас находишься. В новой? В старой? Как вести себя?

Через три часа я уеду. И видит Бог, я надеюсь СЮДА никогда не возвращаться.

Вечер.

Я ненавижу тебя, Костик, и с радостью бы убила, если бы сумела придумать, как жить без тебя.

Тебе, Парус.

Знаешь, это глупость, конечно, но мне всегда было приятно, что ты читаешь меня. Смотришь мои посты и мою переписку, пролистываешь мою ленту. У тебя есть эта привычка - узнавать из первых уст то, про что не говорят. Читать между строк. Ты редко говоришь об этом, и я даже не всегда понимаю, испытываешь ли ты какие-то эмоции по поводу того, что читаешь.

Давай, если у тебя возникнет желание залезть в мой вк и набрать "ты как?" - а потом пропасть из сети до моего ответа, ты зайдешь сюда. Адрес-то простой. А я буду оставлять время от времени тут короткие письма для тебя про себя.

Сегодня ты уехал в Крым, а я осталась собираться. Мне действительно было тяжело при тебе. Последние три дня меня постоянно тошнит и ничего не хочется есть — я бы заподозрила беременность (что было бы чертовски мелодраматично), если бы тошнота не сопровождалась месячными.

От каждой второй твоей фразы, движения, взгляда меня прошибало — Господи, какой ты... нужный мне, постоянно, каждую минуту, всегда; я хотела бы с самого детства прожить до самой старости с тобой, и не один раз. Я начинала скучать по тебе каждый раз, когда ты выходил на минуту из комнаты; когда отводил от меня глаза, утыкаясь в айпад; когда замолкал, отвлекшись на телефонный разговор. За полгода я научилась прятать это чувство постоянной-тебя-недостачи. Ты не дал мне шанса исправить ту ошибку, с которой начались наши отношения. По-настоящему мы так и не попробовали жить вместе, тебя все время давило — чувство обязательности, вины, сомнения... Я два года надеялась, что смогу сама изменить что-то, без твоей помощи. Что если я прыгну выше головы, оденусь как-то иначе, буду иначе говорить, двигаться, пахнуть; если я стану сильнее (или научусь быть слабой), или достигну чего-то — твое сердце не сможет не согласиться с разумом. Всеми достижениями последнего года &mdahs; а он был пока самым продуктивным в моей жизни — я обязана тебе. Ты был не Парусом для меня, а Маяком. Надеждой на пристань, свет которой дает силы идти через любой шторм, неделями, уперто и неудержимо.

Я писала подбадривающему меня Гошке: ты же знаешь, я, заходя в тупик, скорее склонна пробивать стены головой, чем смиряться. Такой меня тоже сделал ты. Как жаль, что далеко не все вещи в жизни решаются благодаря силе и настойчивости.

Я собираю вещи и машинально думаю, что получается так аккуратно — тебе бы понравилось, как идеально входят предметы в коробку, как они аккуратно рассортированы. Ты многому научил меня.

Ты, конечно, дурак. Я, наверное, никогда не перестану так думать, даже если встречу какую-то иную судьбу. Однако ночью перед отъездом мне пришла в голову простая мысль: если без меня ты не будешь ощущать неправильность своей жизни, значит, твое решение было верным. Я не буду ждать тебя. Я показала тебе всю себя. Со всех сторон, с которых могла. Больше мне нечем хвастаться перед тобой и нечем тебя напугать. Если ты вдруг в какой-то момент поймешь, что ты разобрался в себе, и что хочешь действительно открыться мне — приходи завоевывать меня обратно.

Я не стану грозить тебе полной изоляцией. Нет, я буду пользоваться тобой, нагло, беспринципно. До сих пор не могу объяснить, почему тебе нравится такое обращение, но ты же знаешь — я люблю делать людям приятное.

Мне было правда тяжело в последние дни, но ты уехал — и я чувствую новую волну. Я уеду, и построю очередную Нору, и буду жить в ней так, как считаю нужным. Развивать себя, рваться к новому, писать книги, медитировать, учиться рисовать и стучать на дарбуке.

Ищи себя, пожалуйста. Помни, что ты Бог и не становись скотом, даже если вокруг мягкие уютные девочки. Я тебя люблю.