Что такое влюбленность?
1. Хочется произносить или писать его имя.
2. Хочется касаться его вещей, или хотя бы задерживать на них взгляд, ощущая невероятно сильное желание улыбнуться.
3. Возможность встретиться вызывает неровный перестук сердца, радостное ожидание такой невероятной насыщенности, что перехватывает дыхание.

А что такое любовь? Когда я говорю кому-то, обнимая его: я люблю тебя! — что я имею в виду? Не так много, на самом деле. Всего лишь, что я рада каждой минуте, проведенной рядом с ним; рада прикосновению к нему даже мыслью. и потому всегда сделаю все, что он только может попросить, потому что мне приятно любое дело, связанное с ним, сделанное ради него. Я говорю "люблю" тому, кого ощущаю частью моей стаи; когда я помогаю кому-то из наших, я поддерживаю собственную семью, так что это не альтруизм. Я говорю "люблю", и это не означает "я хочу с тобой переспать", или "я хочу жить с тобой". Это просто сильнейшая радость от того, что ты — есть, и от того, что ты — рядом. Окситоцин в чистом виде от взгляда глаза в глаза.

А вот слово Любовь — это уже иное. Но об этом в другой раз, Ярик, в другой.

Свалка. Начало.

Рыж нашел идеального напарника и объясняется ему в любви, как умеет. На языке торговца.

"Я понимаю, что ты работаешь за зарплату, вполне честно, и к тому же еще получаешь дополнительные плюшки в виде удовольствия работы и самого стиля проекта. Но если тебе что-нибудь будет нужно, вне работы, для себя, просто имей в виду, что у тебя анлим кредит на любые просьбы. Я просто отрабатываю в твою сторону благословение богов, которые мне тебя послали, ничего личного..."

— "Вообще да, такого офигенного начальника у меня тоже никогда не было."

Г — гармония. И вот с этими людьми я буду рисовать скандинавские мифы на стенах и создавать светящиеся облака. Да. Да!!

Кофе вычищает последние следы алкоголя. Я быстро привыкаю ко взрослой жизни — что я могу купить понравившееся вино, например, просто для себя, налить бокал и выпить в одиночестве. Я хочу привыкнуть и к тому, что мне неважно, сколько стоят мои удовольствия. Хочу высоких манер, изысканных туалетов, дорогих духов. Хочу машину.

Еще пара подобных проектов, и у меня будет все это. Тогда и решим, а нужен ли мне вообще мужчина.

Темные волосы, постоянно падающие на глаза. Движение к твоему лицу, ничего не может быть естественнее — помочь откинуть челку, и заодно провести по отточенным скулам, по шее с острым, беззащитным кадыком, по ключицам... Даниил, сколько часов мы говорили с тобой? Четыре? Пять? Я собиралась спать — правда? Никогда не была настолько бодра. Твоя рука тянется, чтобы обнять меня, и замирает на полпути, пальцы резко сжимаются, схватив воздух. Ты помнишь о своем обещании, о нашем уговоре: я имею право тебя трогать, ты меня — нет. Я вижу по твоему лицу, что это доставляет тебе удовольствие.

Нужно найти для себя ответ на вопрос, почему нет. Почему нельзя спать с ним. Почему?..

Легкое, словно не содержащее плоти, тело, невесомо приминающее постель рядом. Ровное, спокойное дыхание. Идеальный нажим объятья — защитить, но не придавить, спасти от всего, что может прийти извне, но не ограничить движения. Если я пошевелюсь, ты приподнимешь руку — не просыпаясь, машинально. Автоматическая галантность. Прирожденное уважение. Ярик, врач, мужчина-мечта.

Почему с ним нельзя спать, доставляя удовольствие, выражая восхищение этим телом, этим умом, этим характером?

Ироничная улыбка, жесткие, вытянутые в ниточку губы, держащие сигарету. Взгляд с ничем не смягченным вызовом, готовность к удару в любой момент — и желание пропустить этот удар, позволить ему пройти, чтобы иметь право ответа. Ведьмак, боец им самим придуманного фронта, с грацией самодовольного кота. Желание причинить тебе боль и увидеть, как глаза — одни только глаза! — отражают ее, как тело отдается навстречу самым жестким ударам, повинуясь железному контролю разума... Почему я не должна спать с ним?

Ответ не должен быть эгоистичным "потому что удовлетворенный мужчина не нуждается в тебе". И не должен быть альтруистично-эзотерическим, блаблабла про потраченную энергию и не дай бог про моральные устои. Ответ где-то совершенно на поверхности. Он находится в жизненном пути, предопределенном каждому из нас. В том, что мы друг для друга много больше, чем просто любовники, и переходить на этот уровень означает лишь обеднять, а не насыщать наше общение. Давать легкий ответ на сложнейший вопрос, успокаивать там, где напряжение должно порождать новые идеи. Отбирать силу и усыплять там, где сила должна аккумулироваться по экспоненте.

Но как же чертовски трудно любить вас на расстоянии, мальчики, брильянты моей коллекции. Вы, те, кто еще не пустил по ветру свой потенциал, кто пока не показал, на чем споткнется — вы пока кажетесь всемогущими, и кто способен упрекнуть меня за тягу к этому чувству? Я всегда выбирала лучшее. Я горжусь тем, что есть у вас, что вы есть у меня. Я люблю вас — безусловно и бескорыстно, не как любовница или подруга; даже не как мать. Я отпущу вас, очень-очень скоро выпущу, чтобы никогда больше не увидеть. И никто не посмеет упрекнуть меня за то, что в этот краткий миг я стараюсь дать вам максимум.

Никто не посмеет упрекнуть меня, кроме меня. Даю я или беру? Имею ли я на это право? Чертовы вопросы.

Атлант расправил плечи

"Ты никогда не страдал" — говорили ему глаза с самодовольным презрением, а он вспоминал чувство гордой сдержанности, которое помогало ему выстоять в те минуты, когда он отказывался поддаться страданию, чувство, в котором переплелись любовь, верность, знание того, что радость — это цель жизни, и радость нужно не найти, а достичь, и позволить видению радости утонуть в болоте страдания — акт измены. "Ты никогда не страдал, — говорил мертвенный взгляд, — ты никогда ничего не чувствовал, потому что чувствовать — значит только страдать... Я страдаю, корчусь от страдания, в этом моя чистота, моя добродетель, а ты не корчишься, не жалуешься. Ты должен избавить меня от страдания, изрезать свое бесчувственное тело, чтобы наложить заплаты на мое, свою холодную душу..."

Но ведь правда, это ощущение воспитывается именно так. Ты приучаешь тех, кто рядом, к своим жертвам, к своим привычным самоограничениям, и они берут все больше, больше, БОЛЬШЕ, а отдают все меньше. Им стыдно испытывать чувство вины — господи, какая конструкция! — и потому они предпочитают не думать на эту тему вовсе. Лишь брать все более жадно, словно понимая, что такими темпами этот странный тандем долго не протянет. А ты снова и снова прогибаешься, господи, зачем? Чтобы сохранить паразита на своей шее? Воистину, эта книга приходит ровно в тот миг, когда она тебе нужна.

"Риарден с удивлением понял, чего от него ожидали: что он, беспомощная жертва, не имеющая иного выхода, кроме подкупа, поверит, будто этот фарс, за который сам заплатил, представляет собой правовую процедуру, что порабощающие его эдикты имеют моральную основу, и он повинен в разложении честности стражей закона, а вина лежит не на них, а на нем. Это походило на обвинение жертвы ограбления в разложении честности бандита".

Атлант расправил плечи

"Сексуальный выбор человека — результат и сумма его базовых убеждений. Скажите мне, что человек считает сексуально привлекательным, и я раскрою вам всю его жизненную философию. Покажите мне женщину, с которой он спит, и я расскажу вам о его самооценке. Секс — наиболее эгоистичное и честное из человеческих деяний, которое невозможно совершить ни по какому мотиву, кроме собственного наслаждения. Секс обнажает мужчину духовно точно также, как и телесно, заставляя принять истинное эго за стандарт ценности. <...>

Для мужчины, уверенного в собственной ценности и гордящегося этим, желанным будет самый высокий тип женщины — та, которой он восхищается, самая сильная. Та, с кем невозможно соперничать. Потому что только обладание героиней принесет ему чувство истинного достижения, а не близость с безмозглой потаскушкой.<...> Он не стремится повысить свою ценность за счет отношений, он хочет выразить ее. Между принципами его разума и телесными желаниями конфликта нет. Но мужчину, убежденного в собственной никчемности, будет тянуть к женщине, которую он презирает, потому то она отражает его истинную сущность. Она уведет его из объективной реальности, в которой он — фальшивка. <...>Именно тогда он возопит, что его тело рождает греховные желания, которым разум не в силах противостоять, что секс — грех, что истинная любовь — не более чем чистая эмоция духа. <...> Но идея, не нашедшая воплощения — жалкое лицемерие, и такова платоническая любовь, а физиологический акт, не руководимый идеей — глупый самообман, как секс, отсеченный от системы ценностей человека."

Сегодня вдруг осознала, что у меня поменялись критерии выбора самца. Самая сексуальная черта мужчины для меня на сегодня — компетентность. Уверенность в себе, смелость говорить и делать, готовность нести ответственность за сделанное и за свои слова, и, конечно, умение созидать.

Поняла, что не так. У Ринги, Пилота, Эля одно и то же общее место — заповедь чистоты помещения, которая гласит, что после тебя там должно быть ровно также, как до. То есть за собой должна быть вымыта посуда, вещи расставлены по местам, все сломанное в процессе должно быть починено. Но этого категорически мало! После тебя должно быть лучше, чем до — даже если ты просто заскочил на кухню пообедать. Помыть надо не только испачканную тарелку, но и то, что еще случайно накопилось в раковине. Или дополнительно оттереть пару старых пятен со шкафа. Или поправить давно покосившуюся дверцу. Наметить, куда привинтить еще один крючок для полотенец, и в следующий раз не забыть раздобыть его. По такому принципу выросла Барахолка. Нельзя просто поддерживать там порядок, будто ничего не происходит. Мир обязан развиваться.

Атлант расправил плечи

Ну вот, наконец-то я могу сформулировать, за что именно не люблю пиво. Дело не во вкусе — можно заставить проглотить себя любую дрянь, если важен эффект. И не в тошноте после — кому какое дело до физической слабости. Но вот это отупение, тяжесть в голове, нежелание двигаться — этого я не могу ему простить. Херес никогда так нагло не вмешивается в твои планы, он благородный напиток.

Впрочем, что бы я ни пила днем, сейчас эффект был бы одинаковым. Я с трудом удерживаю тело, разгоряченное душем, в вертикальном положении. Но это неважно, я скоро лягу. Хочу только поймать за хвост эмоцию вечера, которая завтра станет уже недосягаемой.

Сегодня на меня свалилось на удивление много физической активности. Днем за мной зашли кузнецы; давно запланированная съемка в боксерском зале, им нужна для какого-то конкурса. Я радостно попрыгала по рингу, потузила кузнеца и грушу. Конечно, забыла уже все, даже как наматывать бинты. Раззадоренное этими движениями, тело потребовало еще занятости, так что я взяла на складе лопату и прокопала в снегу дорожку по моей любимой прямой. Нечего какому-то снегопаду считать, что он может заставить меня свернуть с дороги. Кто же мог знать, что вечерний корпоратив, специально назначенный на посленовогодье, ребята решат проводить в лазертаге, в полной амуниции! Пришлось отбегать еще два тура. Первый принес мне наслаждение — второе место по эффективности среди полтора десятков участников, меня обогнал только Хвост! Но домой захотелось очень-очень, как только спал первый адреналин. Метро, книга; снова проехала свою станцию, вечно забываю, куда мне нужно сегодня. Нойза нет, на его работающем компе короткая записка в блокноте "Рыжам привет" — написал через teamviewer, сам он в Подольске.

Я не успела дочитать "Над пропастью"; книга запропастилась куда-то в завалах; я пообещала себе вернуться за ней позже и взяла другую. "Атлант расправил плечи". Нежеланная и неприятная работа, которую нужно проделать с максимальным осознанием, как любую работу. "Атланта" читал Костик.

Я приступала с предубеждением. То, как эта книга отозвалась в нем, вызывало у меня отвращение. Работать ради денег, не поощрять дружеские и родственные взаимосвязи, обрубать любых просителей, как растратчиков твоего бесценного времени... Убей в себе альтруизм, да здравствует бизнес — может ли книга с таким призывом считаться великой? Однако уже на половине первого тома поняла, что ошиблась с вектором негатива. Теперь, когда я прочитала первый том, я готова это признать. Теперь мне непонятно лишь одно: как можно было прочесть эту книгу и вести после этого столь мелкий образ жизни? Как можно было извлечь из всего блеска реарден-металл так мало, чтобы продолжать лгать, лениться, изворачиваться и удовлетворяться полумерами? Да, я именно о том, чтобы жить со мной, понимая всю бессмысленность происходящего. Ведь это тот самый паразитизм, который так красиво оплевывал ядом автор! Как можно было столь легко слить Свалку, один из самых перспективных проектов?! Как — после этих страниц, которые проглатываешь залпом, с одной мыслью — бросить книгу и действовать — как можно после них спать до трех часов, опухать с каждой происходящей в лофте вечеринки?! Как можно не приступить немедленно к созданию своей мастерской, не работать круглые сутки после этих пронзительных, правильных, вечных формулировок — всегда работай так, будто от этого зависит твоя жизнь, потому что она правда от этого зависит!

У положения, который занимает Костик в моей жизни сейчас, есть только один неоспоримый плюс, главное преимущество: что бы ни произошло, что бы я о нем не узнала, что бы ни открылось о прошлом или о будущем, я уже никогда не смогу презирать его сильнее, чем сейчас.

Интересно, насколько сильно роман перекликается с "Понедельником", который начинается в субботу. Да, больше даже на "Тройку". Имеющие власть демагоги, с потрясающей легкостью жонглирующие такими понятиями как "общественное благо", "нравственность", "благочестие". Я сначала думала, каюсь, что роман написан в новое время; мне попалось новое издание, и целые куски фраз я искренне считала цитатой, если не скрытым заимствованием. Одна неувязочка вышла: "Атлант" вышел в 1957 году, а Стругацкие дописали "Понедельник" только десять лет спустя. У нас "Атлант" издался значительно позже — скорее всего, эти ребята и впрямь ничего не знали друг о друге. Удивительно.

Что я буду делать теперь? Читать вторую и третью часть. Строить новый дом: Ринга только что позвонил, мы сняли квартиру. Переезжать новую барахолку и яростно рекламировать эту, договариваться со всеми, кто только может нам помочь. Я хочу работать, как Дагни, хоть и никогда не обладала ее удачливостью. Только выносливостью и маниакальностью — что ж, для моих небольших целей этого хватит.

Я не зря прочитала эту книгу.

Доклад на январь

Когда я теряю силы, то завязываю дреды в узел на затылке, влезаю в душ и десять минут стою под кипятком. Потом выбираюсь, заматываюсь в теплый плед и старательно пишу todo. И силы возвращаются. Они всегда появляются, когда знаешь, на что их употребить.

Я научилась делегировать, уу, как же это здорово. Эльза пишет для меня рекламные тексты, Ринга отсматривает квартиры, Рома готовит машину для переезда, на который я соберу волонтеров. Новый состоялся почти без моего вмешательства (хотя да, финалку пришлось допиливать очень основательно — однако это уже вотчина психологии, ее никому не передашь). Надо учиться дальше, больше и глубже. Надо вырастить Антона до компаньона.

И еще надо ложиться спать.

Девидкопперфильдовая муть или попытка Сэлинджера

Попался в руки прекрасно изданный томик Сэлинджера. На барахолке так бывает — копаешь в куче каких-нибудь справочников по организации труда на теплоцентрали средней полосы России, и вдруг что-нибудь такое. Но самое охуенное, конечно, — то, что я могу их брать. Наверное, когда эпопея с барахолкой закончится, я все-таки буду скучать. Оказалось, я даже не читала его главное, во ржи. Придется немного поподделывать его стиль, чтобы понять.

Кажется, сегодня мой первый день зимы. До сих пор я ее не замечала, наверное, бегала слишком быстро, на меня даже снег не успевал осесть. Надо было, конечно, сразу найти квартиру и переехать. Теперь бегай, поджав хвост, выдумывай, к кому вечером поехать, чтобы заодно вещи закинуть или забрать. Иногда я целый день не помню, что мне некуда деться — точнее, что я не могу вот так без усилия просто поехать домой. В общем, все. Пора действительно найти квартиру.

Я думала об этом, пока шагала к Нойзу. Снег, все-таки, красивая штука, даже когда он забил тебе все лицо. Я сменила пуховик пафосной фирмы канадагусь на модное пальто ровно тогда, когда затянувшаяся осень наконец-то разрешила минус. Я не специально. Но не менять же теперь обратно. Хожу, замотавшись поверх в яка. Со стороны я похожа на Нео, который атакован красным лицесосущим осьминогом.

Тысяча двадцать метров от метро до Нойза, всего километр, я проверяла по карте. Но зимой это расстояние кажется каким-то непреодолимым, хотя и знаешь каждый раз, что дойдешь. Дорога смерти, с завывающей вокруг метелью. Хорошо хоть, до метро от барахолки меня подбросил Отец-Основатель Дима — они всегда подвозят всех, кто в это же время собирается укатывать. Я сидела на кожаном диване и разглядывала ряды кнопок перед собой. Было похоже, что меня посадили в космолет; а ведь это просто панель управления печкой. И все равно Диме пришлось выскакивать с трогательным водительским совочком и раскапывать свою пафосную машину снаружи. И занесло ее на первых метрах в бок, будто он не в супер-космолете, а в девятке на летней резине. Я смотрела вперед через полурасчищенное лобовое, чувствуя, с каким трудом машина выруливает, и вспоминала, как меня мотало на БМВ в Абхазии. Все спали тогда, мы были в дороге больше 15 часов. А мне даже понравилось. Наверное, я до конца не поняла, насколько это было опасно. Дорога четырехполосная, пустая, еще не темно. Меня носило от одного барьера до другого, как мячик, и каждый раз удавалось вырулить в последний момент и снова вернуться на середину. После серпантинов, где реально каждый сантиметр был ценным, это казалось забавным. Наверное, мне нравилось, что я все-таки смогла, хотя скорость была выше сотни.

Но меня довезли только до метро, дальше Диме на юг, а мне на ебаный север. Нойз, зачем ты так далеко забрался!

Почему-то я никогда не кладу ключи от его квартиры в карман пальто. Никогда, даже если знаю, что следующую ночь тоже проведу там. Только в сумку, как вещь, которая скоро не понадобится. Подходя к дому, я всегда начинаю шарить окоченелыми руками в крайнем кармане сумки. Он узкий, кожа промерзает и леденит руки, в пальцы попадается все, что угодно — мелочь, ручки, визитки, и крошки забиваются под ногти. Бог их знает, откуда они в моей сумке, можно подумать, я подкармливаю уток булками или ношу с собой бутерброды. В этот раз лезть за ключами было особенно противно, пальцы были в растаявшем шоколаде. Когда я поняла, что у меня настала зима, я прямо на улице открыла пачку зефира, которую обычно покупаю для Нойза, и съела один кругляш. Зефир неудобно есть на улице. Его не засунешь в рот целиком, и если откусить половину, этого все равно слишком много — и первую часть приходится глотать почти сразу, так как вторая примерзает к твоим рукам. И даже в таких условиях шоколад умудряется таять и пачкать пальцы. Уму непостижимо. Ключи от квартиры Нойза я достаю только для того, чтобы не тормошить его домофоном. Кнопка на его приемнике давно не работает, так что ему приходится выходить вниз, а кого это обрадует в минус двадцать. Так что я прижимаю таблетку и оттягиваю на себя металлическую дверь, взбегаю по десятку ступенек и дергаю дверь, заранее корча виновато-милую рожицу. Нойз злится, когда к нему пытаются ворваться, но я терпеть не могу звонки. К тому же, он редко сидит с открытой дверью, цепочка у него почти всегда накинута. Так что я дергаю дверь, вешаю ее на цепь и жду, пока Нойз услышит мою диверсию и откроет.

В этот раз дверь оказалась заперта. Пришлось воспользоваться звонком, а чуть позже и ключом. Оказывается, его просто нет дома. Ну, отлично. Как раз запишу что-нибудь в стиле старины Сэлинджера. Ужасная копперфильдовая муть получается, если так писать. Неужели такие книжки кому-то удается до конца дочитывать? Уму непостижимо.