Loveless

Написано во хмелю, может быть невнятно, не принимать всерьез.

Школа Семи Лун, обучающая пары — боец (подчиненный и атакующий), жертва (властная и принимающая удар). Соби — художник, идеальный боец, квинтэссенция всех добродетелей самурая. Все ради победы, полное подчинение жертве. Сеймей — жертва в паре с Соби. Беспринципный, жестокий, дико умный, завоеватель мира. Рицка — сильный, самодостаточный, проблемы с самооценкой (зачем я живу?). Младший брат Сеймея. Ненавидит агрессию, очень одинок, повышенное чувство справедливости, потеря памяти (считает себя другой личностью после смерти брата). Основной сюжет: Сеймей подстроил свое жестокое убийство, и последним приказом передал своего бойца Соби брату. Боец не может ослушаться приказа, так что умереть вслед за своей жертвой он не имел права. Любить и защищать Рицку — основная задача его жизни; но постепенно Соби правда влюбляется в болезненно честного, сильного, помешанного на справедливости мальчишку. Конфликт между долгом, властью Сеймея и искренними эмоциями. Полное подчинение (дважды искреннее: основанное на неодолимом приказе, и на настоящей любви) человеку, не принимающему никакое подчинение. Попытка строить любовь, не зная этих слов с детства.

Меж тем Семей находит нового бойца и идет к своей цели; Соби, вдруг сознавая, что хозяин жив, разрывается между любовью-долгом и настоящей любовью к Рицке.

Много и часто думала о сюжете «Loveless», но никогда не примеряла толком на себя никаких ролей. Просто в целом люблю силу и ярость конфликтов, возникающих между долгом и любовью — в Японии он все еще возможен, не то, что у нас. И только сейчас понимаю, кто я. Я — Сеймей. Хорошо видеть и понимать, какие выгоды таит в себе «чистый» боец. Иметь в руках человека, который идеален; того, кто привык подчиняться беспрекословно, не умеет нарушать приказ... Обладать достаточной беспринципностью, достаточной силой, чтобы строить нечто правда большее, чем обычное человеческое счастье. Иметь все — ресурс, силу, способности, чтобы перевернуть мир — и наблюдать, как банальная любовь, скучная, как урок первоклассника, оказывается выше твоих по-настоящему важных планов.

Смешно. Люди настолько невероятно человечны, уму непостижимо.

Куда уж прозрачнее. Бляя, как Сеймей это пережил. Это у меня Ярик — не единственный боец, а Эста — далеко не самая любимая сестра. Есть люди ближе, важнее, более значимые. Каково это с уникальными юнитами, даже думать не хочу. Мы все играем сегодня в жизнь; безопасно, мягко, с кучей стоп-слов. С поддержкой. Как это — играть всерьез?

Энергия распада

Становлюсь старше, делаюсь злее. Чувствую, как агрессия хлещет из меня, как из ледяной черной дыры. Забавно, что снаружи для близких я выгляжу мягче, чем раньше. Я научилась без остатка сцеживать свою темную энергию — в эффективное творчество, в резкие точные движения, в пружинистую походку. Ни капли мимо. Источникам моей боли — только холод ненадолго. Многие толстокожи, иней на отношениях умудряются просто не заметить. А я не настаиваю. Я разочаровалась в равноправных отношениях. Их надо беречь, им вовсе не надо всего этого знать. Необязательно. Когда кому-то интересно — я рассказываю всё и охотно; формулирование вовне все еще лучший способ обдумать что-либо.

Влюбленность в стадии нежной мякотки приятна, но не функциональна. Зато разрыв, даже мелкий... О, он высвобождает энергию, соразмерную с эффектом распада ядра. Расщепление отношений, обрыв построенной связи — вот, что торкает меня на самом деле. Дает ледяную силу свободы и одиночества, которая умножает мои лапищи, перерабатывая саможалость в самоуважение.

Наверное, это самовлюбленно и самонадеянно — считать череду случайностей творением своих рук; но если бы у меня был выбор, я бы ничего не поменяла. Мне безбожно нравятся все этапы: находка, узнавание, восхищение, раскопки, близость, боль, сила, снова близость. Способность возвращаться и возвращать, наверное, самое ценное открытие последних лет.

Господи. Да я, кажется, по-настоящему счастлива.

Плодотворная ненависть?

Первый этап влюбленности — раннее узнавание, нежность, зашкаливающая все возможные пределы. Обучение, подстройка, подключение. Чуть позже — жажда. Иссушающая, болезненная страсть, не оставляющая никакого шанса. Ну, а последняя фаза — отключиться насильно; и вот тут интересно. Ощущение собственного логичного одиночества, бессилия как-то показать то, что у меня внутри — и, по сути, бессмысленность этого. Почему-то каждый раз, когда я ощущаю близость к кому-то, этот этап является предваряющим. Настоящий — после, когда я понимаю, что нет в языке достаточных слов, чтобы описать происходящее внутри меня. Каждый понимает происходящее в меру собственных когнитивных искажений, и мне... просто лень добиваться понимания. Да и не нужно.

Сколько кейсов мне еще понадобится, чтобы научиться молчать, не рассказывать, не пытаться объяснить? Через сколько формат Эральда с непроницаемой маской станет нормой, а попытки правда добиться понимания — редкостью?

Глупо, но иногда мне кажется, что этап вынужденного молчания — самый важный в процессе. Самый честный. Я по крайней мере точно знаю, что в нем полностью понимаю, что происходит. Интересно, как бы я сама реагировала на интересного мне человека, признавшегося в таких эмоциях, предложившего изучать их вместе. Думаю, я бы заинтересовалась. Удивительно, насколько мало ценится не-таинственная-докормленная любовь от взрослого человека. Моя — как ничто. Интересный я выстроила мир. Было бы любопытно увидеть, как у других.

Неактуальное, но хочу сохранить. Выплеск про Зуки.

Придется признать, что невзаимные влюбленности и БДСМ в верхней роли — две вещи, которые делают мой мир по-настоящему живым.

Процесс односторонней влюбленности — это остро. Каждое сказанное и несказанное слово, каждая вспышка памяти — это или очень сильная радость, или такая же сильная боль. Непрекращающаяся, в одно и то же место, неделями. Это выматывает, будто ноющий не заживающий ожог. Раздражает, как навязчивая реклама, в самый неподходящий момент: посреди важного другого разговора вдруг раз, мимо мелькает толстовка, похожая на твою, и мои мысли отвлекаются, разбиваются вдребезги, отказываются подчиняться. Крутятся бессмысленно часами вокруг одних и тех же слов, ситуаций, жестов. Я устаю ловить себя на этих мыслях. Устаю напоминать себе о важности других вещей, людей, событий; устаю контролировать свое сознание, постоянно сползающее в один и тот же круговорот. Наши встречи полугодичной давности мозг воспринимает как что-то более важное, более нужное, более значимое, чем, например, выход моей книжки.

То, что сейчас происходит у меня — я длю невзаимную любовь, тяну ее и обсасываю, причиняя себе то сильную боль, то жуткую радость.

Я любила много раз, и практически всегда невзаимно. Да, наверное, это одно из моих условий сильной страсти — Вест или Хам не вызывают у меня такой дрожи, может быть, именно потому, что они доступны. Их можно. Я насытилась ими, чувствую стабильность своего места в их жизни. Я люблю их спокойно и спокойно переношу любые их слова или действия. Фраза "я занят, перезвоню" воспринимается как "я занят, перезвоню", а не как "ты мне надоела", что регулярно происходит с тобой. Если Вест рассказывает мне про новую охуительную девочку у себя в постели, я искренне могу порадоваться за него и посмеяться с ним вместе. Я не чувствую боли, страха, желания убить девочку, жажды изнасиловать Веста и наставить ему следов на каждом сантиметре кожи, чтобы доказать себе, что он мой. С тобой я постоянно ловлю себя на том, что мне стоит огромных усилий быть справедливой. Быть доброй. Быть даже не щедрой — просто не жадной. Я постоянно вынуждена бороться со своими абсолютно ложными ожиданиями, надеждами; когда они не оправдываются, я чувствую боль и обиду, неутолимую жажду мести, сильное желание причинить тебе ответную боль — и не играет роли то, что я понимаю, насколько это все игра одного актера, к которой ты вообще не причастен. В такие моменты мне наплевать на все мои собственные концепции.

Это состояние мне совсем не нравится. Но я не знаю, что с ним сделать.

До сих пор я выходила из такой сильной страсти только жестоким методом долгого разрыва. Валька, Костик — с ними сейчас все в порядке в моей жизни, но это стоило нам несколько лет молчания и куска омертвелых отношений. Я могу быть с ними полностью откровенна, обнажена, могу спать с ними — но какая-то часть, отвечающая за связь с ними, сломана и заросла неправильно, как срастается порванная связка в теле. Целостность восстановлена, внешне все выглядит ок, но гибкость вернуть нельзя и полностью функционал тоже. Поэтому я бы не хотела решать мою проблему с тобой так. Во-первых, ты не заслуживаешь такого обращения, а во-вторых, я не уверена, что после этого смогу вернуть в нашу связь вот эту легкость и доверие. А без них все лишено смысла.

Реализации варианта "наесться и подобреть" я тоже не вижу. Месяц с тобой, это было прекрасно, ужасно, чудесно, волшебно, невыносимо. На выходе тело включило мне обезбол, судя по всему, а через месяц накрыло обратно. Временные решения не срабатывают; хеппи энда наша концепция не предполагает вовсе. Даже если ты вернешься и я буду жить рядом, я продолжу так же страдать, потому что у тебя все закончилось еще весной, а у меня медленно раскалялось все это время и, кажется, достигло апогея. Я тормоз, увы, приходится это признать.

Было бы здорово влюбиться заново, но ты сам знаешь — пока тебя не отпускает предыдущая боль, новую добиться невозможно. Просто не цепляет. Это, кстати, ответ на твой вопрос про Розовую Челочку. Он хороший, милый, умный, нежный. У него масса вкусных комплексов и тонкое, но развитое тело, аккуратный и очень красивый член, изящные пальцы, интересный взгляд на мир. Он безумно красив телом по моим критериям. Но что толку? У меня в голове все место занимает морская свинка с округлыми пальцами, у которого объективно тело более рыхлое и намного меньше попадает под мои критерии красоты. Да мозгу похуй на критерии, он от объективности дальше, чем открывающий Америку Колумб от Индии. У него есть два сильных минуса: он не любит БДСМ и он не ты. Упс.

Моя привычка разбирать каждую сцену на бутафорию "а как это сделано" не может не влиять на ход событий. Знаешь, на самом деле все любят, чтобы им врали и ими манипулировали — чуть-чуть, чтобы вкусно было. Это как соль к еде. А когда пытаешься быть честным, тебе говорят, что ты робот и не имеешь эмоций. И что влюбиться в такого человека невозможно. Может, и правда невозможно?..

Я впервые пытаюсь решить эту задачу с открытым забралом, объяснясь с тем, от кого пытаюсь защититься. Наверное, это тоже читерство; в смысле, мне это еще аукнется. Но я не хочу потерять связь с тобой, она для меня ценнее чем все остальное, что я от тебя получаю.

Пока то, что я вижу по симптомам — лайтовый вариант полной изоляции тоже работает. Когда я "обижаюсь" на тебя, на самом деле срабатывает механизм саморегуляции. Ты прав, когда говоришь, что я использую этот механизм, но ты упрощаешь его действие. Удовольствие на уровне БДСМ — да, конечно. Но оно бы не работало, когда нет возможности тебя наказать, да и ты слишком хорошо защищен от манипуляций и не ведешься на такие вещи. Все немного сложнее: я таким образом отключаюсь от тебя, чтобы иметь возможность дышать.

Я обижаюсь на тебя каждый раз, когда ощущаю недостаточную прочность своего места в твоей жизни; когда сталкиваюсь с конкуренцией, с твоими влюбленностями, с твоим прошлым, в котором меня не может быть, или твоим будущем, в котором меня снова нет. Когда чувствую, что баланс перекосился, что меня опять слишком много — уже, а я еще не успела насытиться тобой. И уже должна захлопнуть свои ожидания и уйти. Это ощущение огромной несправедливости, детской такой обиды на то, что отбирают нечто, жизненно необходимое мне — а ты помнишь, как ощущается любимый человек в ситуации разрыва, насколько важно тебе его присутствие, прикосновение, теплое слово; как многое ты готов отдать за то, чтобы получить хотя бы подачку, хотя бы с усмешкой брошенную кость. Голод, самый натуральный. Во время страданий по Костику я съезжала крышей настолько, что добивалась его внимания абсолютно любыми способами. Наверное, я никогда не была так готова к убийству, как тогда. Если бы надо было кого-нибудь задушить своими руками ради пары минут с Костиком — я бы сделала это, не задумываясь. Любая плата кажется соразмеримой. Наркотик.

Ты — мой наркотик сейчас. Ты хоть понимаешь, насколько любая доза тебя выглядит необходимой? Будто глоток воздуха, без которого ты умрешь — но ты не умираешь, и снова не умираешь, и продолжаешь жить без воздуха, хотя это кажется невозможным; просто выживать и надеяться, что удастся выменять, выкупить, выпросить, взять силой — любым способом достать следующую дозу, и в это время еще смеяться и шутить, и весело отвечать, и легко прощаться, и поддерживать какой-то разговор; а в голове только свист и жажда. И больше ничего.

Ненавижу любовь, ненавижу то, что она делает с нами. Ненавижу эту одержимость, эту безграничную глупость, эту жадность. Мы оправдываем ее, нам кажется это милым, это желание убивать, эта страсть, в угоду которой мы готовы на все — переступить через человеческие законы, через собственные убеждения, через все, что еще недавно было нам дорого. Ненавижу себя за то, что я тоже пользуюсь плодами этой страсти, люблю это наркотическое состояние и не могу слезть с него. Как отказаться от тебя, если ты приносишь мне такую боль и такую радость?.. Если весь остальной мир со всеми его сложными удовольствиями не имеет никакого значения, пока у меня нет дозы тебя? Если оповещение "у вас сообщение от Зуки" вызывает приступ адреналина, будто тебя вознесли на Олимп, назвали богом, а потом раздели догола, связали и сбросили вниз?.. Как с этим бороться? Как заставить тебя занять место одного из в моей жизни? Как убрать эту гипер-значимость, которая вынуждает меня снова и снова возвращаться мыслями к твоему имени, запаху, жестам? У меня в голове все место занято раздутыми до неправдоподобия видео с тобой. Комната, набитая VHS кассетами, где ты снова и снова повторяешь одни и те же слова, заставляющие меня сходить с ума — и ладно бы там были только бдсмные фетиши, там полно просто какой-то обычной жизни. Как ты говоришь "слушай, Алиса"; как кладешь пальцы себе на обнаженные ключицы; как улыбаешься; как закусываешь губу, пережидая боль; как неспешно сворачиваешь свое проклятое полотенце; как ты выглядишь сзади, когда шагаешь вперед; как ты слушаешь, смотришь, трогаешь, дышишь...

Ненавижу беспомощность этой ситуации, когда наркотиком является другая личность со своими планами и желаниями. Я насилую тебя своими эмоциями, а ты терпишь, из жалости или восхищения самим напором выдаешь мне какие-то крошки, и с любопытством смотришь, как жадно я облизываю твою руку. И мне даже не стыдно знать, что эта моя драгоценность — всего лишь подачка; ты понимаешь, как она важна для меня, и просто позволяешь испытать это ощущение. Знаешь это состояние, когда ты счастлив, что твое унижение, твоя боль, твоя слабость хотя бы какое-то удовольствие доставляет твоему наркотику? Хотя бы развлекает его? Променять всю свою жизнь на минутное одобрение, на улыбку, на милостивое прикосновение — кажется таким логичным... На что ты готов пойти, чтобы получить одобрение у своего кумира?..

Короткие паузы передышки, когда я "обижаюсь" на тебя и отдаляюсь, и какое-то время — несколько часов, дней — ощущаю себя свободной. К тому же, если ты в это время волнуешься и делаешь какие-то шаги, чтобы выяснить, что происходит, баланс ненадолго выравнивается, я ощущаю, что нужна тебе и перестаю уезжать крышей совсем уж далеко.

Это такое одинаковое все, у всех, боже, такое человеческое чувство. Мне сейчас пишет один псих из Питера, и у него те же эмоции, просто иначе выраженные. Тот самый, который мне безумные стихи посылал. Ну и чем я лучше его? Тем, что ты когда-то давал мне повод на тебя так запасть, а я ему никогда? Чушь.

Я пока не вижу выхода. Ни одного, знаешь, выхода не вижу. Я все еще не знаю, зачем я тебе это пишу, потому что ты тут вообще не при чем; это я виновата со своей страстью к эмоциям, я вырастила это чудовище внутри, а теперь не знаю, что с ним делать. Правда, не знаю. Я, кажется, не умею ничего делать "безопасно", если это означает "вполсилы".

Найфплей

Неприятное ощущение, будто я бьюсь об толстое стекло, отделяющее меня от реальности. Некоторые виды переживаний тела для меня абстракция, как способность слышать ультразвук или видеть солнечный луч. Нет. Как способность видеть ультразвук и слышать солнечный луч — сквозь пальцы. Происходит ли это потому же, почему тормозятся все изменения — когда на весах «хорошо — плохо» твоя текущая позиция кажется тебе правильной? Но ведь я не пытаюсь измениться полностью. Не хочу переходить на эмоциональную сторону, да и не смогу. Всего лишь пытаюсь ощутить что-то напрямую, до стадии осмысления, выводов, результата. До оценки. Да, галочка «я смогла» и веселая байка, которая родится из любого говна, куда я вляпываюсь — это важно и здорово. Но как начать ценить собственно процесс? Функциональность. Надо научиться выключать функциональность в моменте. У счастья нет никакой цели. У эмоций в основном нет смысла — они не «зачем», они «почему». Глупо отрицать, что мое «почему» сломано.

С Бородой и с Яриком говорили про компенсацию. Про мощные механизмы, которые вырастают вокруг поломанного. Индивидуальность — это почти всегда про изощренные пути обхода собственной боли. Механизмы преодоления, у каждого собственные; то, что является твоей сильной стороной, замещает собой слабые, нежизнеспособные, переломанные. Поддерживают стабильность личности за счет чего-то другого. У Ярика — ролевые модели, которые позволяют быть агрессивным, злым, раскрепощенным; внутри маленький хрупкий лицеист, снаружи — хладнокровный верхний. У меня — мощный контроль, тотальная режиссура всего. Ставка на логику в противовес ненадежным эмоциям; попытка прыгнуть выше головы своей физической тушки; желание выстроить идеальный мир и соответствовать ему любой ценой. Дотащить тело за шиворот в настоящую жизнь, не слушая его нытья и пресекая попытки съебаться в уютные иллюзии. Я ушла достаточно далеко. Имею ли я право жаловаться на побочные эффекты? Не является ли это разумной платой за тот уровень осознания, который я пытаюсь покорить?

Нет, шутишь. Развиваться надо гармонично. Я тебя, сука, заставлю жрать эмоции, причавкивая от восторга.

ДЕНЬ ЭГОИЗМА. Осторожно, фантазии (реализованные, и от того еще более влажные)

Ярррр. Да, рывок на ассоциациях. Сложно, больно, дико красиво, весело, близко, важно. Ощущаю свои влюбленности в течение жизни, как последовательность оргазмов — каждый следующий острее, сильнее, требует больше сил и дается с большим трудом. Я хочу продолжать. Хочу влюблять себя, хочу перестать бояться боли, потому что она не так важна, как эти ощущения.

День эгоизма — исполнение желаний, что может быть проще. Что может быть сложнее. Нижний, который более раскован и идеален в своей роли, чем три смущенные верхние.

Почему я раньше не задумывалась, насколько актерские способности влияют на способность быть искренним в игре. Очевидная мысль — ролевые игры требуют безукоризненного ролевого поведения, почему раньше я так мало обращала на это внимания? Пластика, жесты, мимика, интонации — все подчинено одной высшей цели: максимально точно попадать в роль. Руки за спиной. Расправленные плечи. Слегка опущенная голова. Немного разведенные колени. Спокойная готовность и терпеливое ожидание. Абсолютный приоритет удовольствия от этого попадания, внезапно, очень близко мне знакомый — разве я сама не делаю также, вживаясь то в безшабашного оторванного путешественника, то в повелителя мира, то в учителя? Какие-то тонкие грани, которые нельзя реализовать иначе, резонируют и дарят наслаждение, если научиться отсекать лишнее и жить в этом потоке, как будто другого мира не существует. Ощущение восторга, как в пении при точном попадании в нужную ноту. Наслаждение от того, что это ты создал этот резонанс, эту гармонию, эту красоту игры — и становится неважно, что при этом ты стоишь на коленях.

Платья. Вызывающие, но чаще смущенные взгляды. Полуобнаженный Ярик в ошейнике, в позе вышколенного дворецкого, по очереди обращается к каждой из нас по заранее выбранному формату: ко мне — миледи, к Эсте — моя леди, к Соне — моя повелительница. Не путая обращения, следя за линией взгляда — Эсте надо смотреть в глаза, мне и Соне — запрещено. Я потратила на это одно из своих желаний; условие должно было продержаться несколько кругов, но застряло до конца игры — оказалось интересным и дико сложным. Ярик так и не смог это по-настоящему отконтролировать, хотя очень старался; все время делал машинальный зырк, особенно если его окликали, а потом «ой» и утыкался взглядом в ключицу. Когда я насчитала 15-ю промашку за круг, расцарапала ему спину в наказание — и это не помогло, Ярик однозадачный. Стало лучше, когда я поставила условие — если он смотрит мне в глаза, то он должен дать мне пощечину. Ярик выпросил себе право сначала бить по лицу себя, потом меня, и на этом некоторое время выезжал, разгоняясь (я наслаждалась разницей между его полновесным ударом себе и легким хлопком-прикосновением к моей щеке, заставляя перебивать слишком уж символические удары). Потом я запретила ему бить себя, и тогда реально стало трудно. После этого он сильно лучше себя контролировал, я получала всего пару раз. Возможно, еще и потому, что сама оказалась замотивированной не попадаться на его линии взгляда. Но даже сильная боль не лишила бы меня удовольствия смотреть за игрой эмоций на его лице, когда ему приходится бить девушку (!) по лицу (!) за свою собственную ошибку.

Соня нашла у себя охуенную госпожу внутри, и единственная всерьез пользовалась приказным тоном. Ярик делал ей массаж руки, грел ножки и застывал по приказу без движения, чтобы она могла поточить об него когти. Я завидовала ей, когда царапала его спину в наказание — она сидела прямо перед ним и наблюдала выражение искаженного болью лица. Жалею, что отвлеклась и не потребовала, чтобы он переносил боль, не закрывая глаза и не опуская голову. Кажется, у нас с Соней очень схожие триггеры и мы скоро поговорим об этом, мм. У Эсты были самые милые желания — она же не любит покорность. Добавляла «пожалуйста» в конце приказов, хоть и пыталась их произносить ледяным тоном. Она загадала, чтобы Ярик покормил ее манго без рук (жестоко, тк ему есть было нельзя), и нарисовать на теле языком цифры, насколько это любимое место. В этот приказ Ярик, кажется, вложил весь свой восторг, я такой отдачи ни до, ни после не видела. Но все же именно Эста сыграла с ним бладплей. Ярик после этого, небрежно залив плечо хлоргексидином, стоя на коленях, аккуратно меня, к нему близко наклонившуюся, отстранил: «Осторожно, миледи...». «Ой, — думаю, — у него же там глубокие царапины, ему, наверное, больно, если я прислоняюсь». «...Осторожно, там кровь. Вы испачкаете платье, миледи».

Красота. Запредельная, зашкаливающая, выносящая мозг. И когда ВОТ ЭТО ТЕЛО делает полупоклон, смотрит тебе в ключицу, слегка улыбается и произносит «Что прикажет миледи?» — это захлестывающее тебя безумие, которое почти невозможно контролировать. Сложно функционировать, говорить, придумывать задания — хочется сесть, обнять себя руками и плакать от восторга. Интересно, сможем ли мы привыкнуть к этим ролям. Сможем ли мы поиграть в другие роли?

Сколько у нас еще времени в этом идеальном состоянии, в этой расшатывающей психику игре? Я хочу успеть. Всё, до чего смогу дотянуться.

Близость?

Испытывать настоящую неподдельную боль от того, что твое понимание не открывает тебе всех дверей. Открывает все двери искренняя влюбленность. Она дает физическое ощущение принятия и близости. Подкрепленная сексом, она становится невероятной силой. И я вечно бьюсь об этот барьер, понимая, что остаюсь снаружи. С любым человеком. Он не влюбляется в меня, и рано или поздно у него появляются более близкие отношения — с тем, кто пахнет его зверем, на кого вырастают клыки во рту. Меньше понимания, меньше разговоров. Больше физики. Смириться, что ли, с тем, что это неизбежно, и начать пользоваться механизмом? Нет, к черту.