Боль

Давно не ощущала себя так паршиво. Два дня черной истерики — это были, конечно, предвестники месячных. Сколько себя помню, эти дни приносили наслаждение — потом, когда боль отступает, краски сразу кажутся ослепительно-яркими, а звуки соблазнительными. Надо только пережить это опустошение, эмоциональную и физическую немощь, будто разом обрушивающуюся на меня старость. Шаркающий шаг — еще с утра удавалось держать его танцующим, легким, отстукивающим болезненный, но все же четкий ритм; к вечеру осталось лишь упрямое желание дойти самой, на своих ногах, до того места, где можно лечь. Привычная с детства пытка. Фильм про Люси, которой взрезали живот, чтобы вставить туда килограмм наркотиков, был с эффектом присутствия; меня мутило от кровопотери и аутентично скручивало от собственной дыры в животе.

Ванная все еще ослепительно-белая. Какими четкими становятся все детали в момент такого напряжения — немного похоже на ЛСД, боль тоже заставляет тебя отбросить все лишнее, сосредоточиться на какой-то детали. Например, на красных густых каплях, падающих в воду. Они всегда выливаются массой, щедрыми горстями. Сгустки невероятно красивого цвета, вода быстро сбивает с них кровь, оставляя лишь пушистые обломки моей собственной плоти. Почему-то сегодня подумалось, что из какого-нибудь кусочка вполне мог бы получиться ребенок. Твой ребенок. Наш ребенок. Интересно, что испытывает женщина во время выкидыша? Что чувствовала Соловей? Тело всегда жестоко наказывает за то, что и в этом месяце ты не дала ему выполнить его предназначение.

Полцарства за раба. Чтобы теплые руки подняли меня со дна теплой ванны, где я, свернувшись комочком, разглядываю вытекающую из меня кровь. Чтобы расстелили постель, растерли меня махровым полотенцем, сделали массаж прямо по сведенным болью мышцам. Размяли ноющие ноги, помогли разогнуться плечам, погладили стиснутые до ногтевых следов кулаки, помогая им расслабиться в ладони. Чтобы просто кто-то посидел рядом, испытывая молчаливую любовь ко мне — любовь не потому что я достигла, могу, умею, представляю... У каждого из нас в детстве был такой раб, сторожащий сон у кроватки с балдахином. Кто-то бесконечно могущественный и сильный, складывающий всю свою власть к твоим крошечным ножкам...

Мой мужчина всегда будет помнить про эти два жутких дня. Всего два дня в месяц, когда я не буду ничего решать. Два дня, когда я буду маленьким, поскуливающим от холода лисенком.

Я — огонь, страсть, пламя... Я питаюсь от солнца, а его все меньше. И все меньше у меня сил. Скоро будет впору приносить кровавые жертвы своему ускользающему богу. Впрочем, крови сейчас, кажется, достаточно...