Последний день на Щелковской

Никогда не любила эту квартиру. В тот первый день, зимой, когда я сюда приехала; тот Новый год — истеричный, надрывный, где у каждого были свои мысли и свои тайны, и каждый из десяти человек поднимал бокал за что-то свое... Это было похоже на вечер перед убийством из детективного романа, а не на праздник; напряжение нарастало и вылилось в наш отъезд в Аргентину, в которой все стало еще сложнее... Потом ты жил тут с Соловушкой. Потом приехала я...

Первый этаж, из окна видно заплеванный асфальт перед скамейками. Душно, почти всегда чудовищно душно... Может, дело не в воздухе?

Эта квартира похожа на тебя. Словно слепок с души. Половина — модно, очень дорого отремонтированная богатым, циничным братом. Запертая неприкосновенная коллекция дорогущего алкоголя в шкафу, десятки, сотни бутылок. Дорогой хамон в холодильнике и специальная машинка для того, чтобы его нарезать. Шкафчики с доводчиками, мягко опускающими крышки. Стол со стеклянной столешницей... В другой половине — добрые старые бабушкины вещи, которые нельзя выбросить. Пианино. Кукла, заклееная скотчем. Балконная дверь с обломанными ручками, крашенная сорок раз белой краской. Конечно, ковер. Кровать из Икеи, но выглядит так, будто тоже старая.

И картина, которую написала Соловей. Жуткая фиолетовая дыра с разводами, хищная мандала. Она стоит, занавешанная тряпкой; каждый раз, натыкаясь на нее, я вздрагивала. Ее нельзя трогать.

В твоей душе мне тоже ничего нельзя трогать. Там есть какие-то области хлама, есть что-то прозрачное, расчетливое и циничное; есть Соловей. Эти пласты невозможно объединить в цельную личность, потому что нельзя предсказать, в какой именно части ты сейчас находишься. В новой? В старой? Как вести себя?

Через три часа я уеду. И видит Бог, я надеюсь СЮДА никогда не возвращаться.