Икея

Наконец-то дом выглядит так, как надо. Переезд — недалеко, всего-то пара метров, не слева, а справа от входа; теперь у Ринги высокий потолок, а мне эти несколько сантиметров над головой не играют такой роли.

Икея, символ боли. Обыватели ходят сюда счастливыми парами, подбирать ковры к подушкам и рамочки к фото с любимыми. Подобные мне — чтобы собрать в очередной коробке, пустой и холодной, подобие сносного жилья. Берешь с кривой ухмылкой, не глядя, снова — те же шторы (надо же, подорожали), тот же светильник, привычные ножи. Еще пара тысяч, и в новом месте возникнет привычное, уютное гнездо. Нет ничего невосполнимого — немного денег, и одинокие ночи перестанут пугать, и думая мысленно про возвращение "домой", ты перестаешь брать это коварное слово в иронические, горько ухмыляющиеся кавычки. Да, я так люблю икею за это чувство дома-везде-где-я-сейчас; замечаешь знакомые предметы в хостелах и кафе, в чужих домах... И как я ненавижу икею за это острое, до перехваченного дыхания, ощущение своей бездомности, ненужности, чуждости...

Зато меня есть столетний стол. И кусок чужого, выкраденного в икее уюта. И вермут, и благовония. И я доживу до утра, и буду жить дальше. Дальше.

Ощущение не-исключительности собственной боли приходит с опытом; ты не можешь так же искренне выть и кататься, когда понимаешь, что это пройдет. И закончится даже не эпатажной смертью от страданий, а вполне счастливенькой жизнью. Уйдет чувство безысходности, остынет боль, вернутся чувства — все, в том числе способность испытывать искреннюю радость, а не ее показную версию.

Единственное, что не уходит, а лишь укрепляется с опытом — чувство какой-то обреченности, созданности-не-для-счастья. Для чего — Бг ведает, но ведь почему-то обрывает он каждый раз линию, способную завести меня в комфорт.

Значит, любит.