Доверие к трикстеру? Почему бы и нет.

Кажется, мы нашли правильный рецепт единственно доступного нам компромисса, с нашими бескомпромиссными характерами. Он складывается из полярных штуковин — едва переносимая боль и совершенно запредельная нежность; крайнее восхищение, переходящее чуть ли не в обожествление — и способность властно повелевать, исполняя об другого свои желания. Правила игры, которые мы придумали — странные, необычные, наши.

Я никогда особо не понимала марафонов. Зачем трахаться весь день, не может же быть такой потребности у людей, это же просто лень и жадность — думала я. А оказывается, есть странная побочка у подобных длительных заплывов. Словно кто-то стирает всех вокруг. Большим-большим ластиком. В целом мире, во всем свете — никого, кроме нас. Ни в памяти, ни вживую. Все неважно, все старые связи, вся старая боль и прежняя радость — она просто вымывается бесследно. Остаются эти руки, эта улыбка, смеющиеся глаза. И эффект пустой-пустой головы, в которой больше нет вопросов, нет сомнений, нет ничего — сохраняется, и даже спустя несколько часов хочется улыбаться глупой-глупой, блуждающей улыбкой. Не от воспоминания, не от предвкушения — от того, что это остается внутри, как теплый светящийся шар, и ты сам светишься насквозь.

Я очень боюсь. Я боюсь, что мы заиграемся в блядство и упустим что-то важное. Что я не смогу справиться со своими призраками и потеряю тебя по своей вине. Боюсь, что наше общение зайдет в тупик, и нам помешает твоя лень или мое упрямство. Боюсь, что изменюсь не туда, куда следовало бы, стану мягкой и потому ненужной. Боюсь, что моя жесткость заставит тебя свернуть со своего пути и пойти неправильным, навязанным. Боюсь, что мои страхи станут преградой, а не мотивацией к действию.

Я очень многого боюсь. Но когда ты обнимаешь меня — крепко-крепко, не обращая внимания на мои выпущенные когти и впивающиеся в тебя зубы; нежно, сильно, властно и невыразимо заботливо — я доверяю тебе. Уже почти совсем доверяю.