Зуки: "Давно думаю: может, поэтому практически все люди перестают менять партнеров со временем? Не столько от усталости, сколько от того, что от каждого важного остается дыра, которую не заполнить абсолютно ничем. Навсегда. Со временем начинаешь чувствовать себя решетом таким темпом..."
Мне намного проще потому, что я забываю очень наглухо. Дырка затягивается, как прорубь в лесном озере посреди мерзлого января, вся боль вмораживается в прозрачный лед — разглядывай, сколько хочешь, верти с разных сторон, а потрогать не получится и в самую сердцевину не залезешь, там только смутное нечто клубится темненьким под толщей. Из кубиков этого льда вполне можно собрать удобоваримую стенку, и она будет прекрасно держаться. Ходишь так мимо, поглядываешь на трупы ужасов внутри стены — но они тебя не трогают, и ты их не трогаешь. Просто живешь рядом.
Забавно, что когда это все оттаивает, ничего разглядеть тоже не выходит: просто жижа растекается у твоих ног. Пытаешься увидеть там что-то, пинаешь носком ботинка то, что казалось страшным и ужасно важным; то что приходило в жутких кошмарах, перекрывало горло, грозило смертью — и даже вспомнить не удается, каким там оно было? Трехруким? Четырехглазым? Вот, кажется, глаз валяется. Это от него или от того монстра, который в 2012-м меня чуть не сожрал? Не помню, хоть убей.
С памятью еще что хорошо — забывчивость развивается, а не тормозится. Если постоянно резать кожу, в какой-то момент шрамы перестают зарастать нормально, так как ресурс соединительной ткани кончается. А память с возрастом только ухудшается; лед будет нарастать быстрее и мощнее. Так что не вижу повода тормозиться с риском — наоборот, чем старше становишься, тем меньшим жертвуешь. Острота ощущений притупляется, усиливается способность выбираться из любой задницы и привозить магнитики с посылов на хуй.
***
Помнить — это очень остро. Очень ярко. Часто — больно. Может быть, моя плохая память — осознанное решение? Может, острая память просто несовместима с моим темпераментом и влюбчивостью? Если бы я так же остро помнила каждый момент — твои длинные распущенные волосы и запах ароматического масла в твоей ванной, в полупустой солнечной квартире; груду фруктов и смех в тесной каморке, и почти-секс-но-нет-нельзя, улыбку и белобрысые патлы, которые ты восхитительно-нервным движением наматываешь на свой палец; крышу где-то в Белоруссии, и мы, перемазанные кетчупом, болтаем ногами над бездной двора и хохочем над восходящим солнцем... Наверное, у меня порвалось бы сердце, попытайся я вместить в него все эти «мы», сохраняй я свежесть восприятия. Больно ведь не только от официально признанных трагических потерь. Мы каждый день теряем что-то — время, себя; тот день, любой тот день нельзя повторить, никто из нас никогда-никогда больше в нем не окажется. И что толку с того, что этот человек вернулся, что я могу снова потрогать его, снова залезть с ним на крышу, снова дернуть его за волосы и посмеяться вместе? Это другой смех, другая крыша. Другая я.
Больше всего я ревную своих мужчин не к любовницам, не к текущим событиям, а к прошлому. Я всегда могу напроситься в гости, могу пожамкать ту же деву, могу подглядывать за вами в постели — но я никак не могу пройти с тобой этот путь, твою жизнь-до-меня. Посмотреть вживую на ссоры с мамой из-за бассейна, на твою первую любовь, на депрессию в конце 12 года... На то, что было важно и сильно, что оставило эти шрамы, которые я сейчас разглядываю с такой любовью. Я не могу помочь тому тебе, никак не могу коснуться его. Не могу быть рядом, и почему-то именно эта жажда сжигает меня особенно сильно. Возможно, это уже тоска по уходящей юности и бездонная жадность.
Комментариев нет:
Отправить комментарий